Sayonara piano sonata~Russian Volume 4 - Chapter 15

Глава 15: Снег; подсветка; узел

Когда я проснулся, меня обвивала кольцом пара тонких рук от спины до груди. Что за хрень? Когда я повернулся на другой бок, кончик моего носа соприкоснулся с мягкими, шелковистыми волосами. Прямо перед моими глазами обнаружилось ангельски милое спящее лицо. Я, ошарашенный, хотел отползти, но оно издало протяжный звук носом и спряталось за руками.

Ох, точно, это Юри. Мы уснули вместе. Он, может, и парень, но просыпаться в одной кровати с таким хрупким созданием и видеть перед собой невероятно женственное лицо – не слишком полезно для сердца.

Бережно, чтобы не разбудить, я медленно освободился от его хватки и покинул постель. Пол издал сухой скрип. Понятия не имею который час, но было достаточно темно. Табло музыкального проигрывателя показывало девять. Ну, если так темно, значит… Когда я раздвинул занавески, мои глаза ослепли от снежно-белого мира. Не до конца проснувшееся тело содрогнулось от леденящего холода. Дороги, крыши, дворики и заборы – всё было покрыто снегом. Крохотные снежинки медленно опускались с высоты серых облаков.

Белое Рождество.

Почему-то всё казалось нереальным. Я бы не удивился, если бы все события, начиная со вчерашнего прихода Юри, оказались сном. Однако когда я вытянул руку наружу, моё тепло в самом деле унес с собой молчаливый поток холодного воздуха.

Моя сонливость понемногу улетучилась. Когда я закрыл окно и повернулся, то увидел по-прежнему спящего на моей кровати блондина. Это не сон. Ни Юри, ни выпавший снег, ни предстоящее сегодня выступление.

Думаю, мне сегодня лучше выйти пораньше, чтобы успеть вовремя, так как из-за обильного снегопада до места добраться будет труднее. Переодевшись в парадное, я закинул бас-гитару и синтезатор на спину и вышел из комнаты. Преодолев всего лишь короткую узкую лестницу, я подумал, что моя спина вот-вот переломится. Юри сказал, что у него сегодня выходной, лучше не будить его, пусть наберется сил.

– О, утречка, Нао. Фантастическую ты провел ночку, да?

– И я-то гадаю, какого черта ты поднялся так рано, Тэцуро… Вместо того, чтобы отпускать идиотские шуточки, не стоит ли тебе заняться чем-то полезным? Тебя ждет множество дел, не так ли? Таких как стирка, например.

Я швырнул полотенце в помятое лицо Тэцуро, которое выплыло из гостиной.

– Да, у меня на утро и правда много дел. Передачи для детей и аниме ждут не дождутся, когда я их посмотрю.

Я был не в настроении ему отвечать, поэтому просто поплелся на кухню. У меня не было желания впустую растрачивать энергию на подобную бессмыслицу – сегодня предстоит концерт.

– Что там с Жюльеном Флобером? Он всё еще спит?

– Ага. Он сказал, что сегодня отдыхает, так что накорми его чем-нибудь, перед тем как отправить на станцию.

– Можно мы устроим маленькую фото-сессию у нас дома?.. Нет-нет-нет, я просто дурачусь! Нао! Не делай такое страшное лицо, держа в руке нож! – Тэцуро стремглав бросился назад в гостиную. – Кстати, я думал, он пойдет на концерт с тобой. Разве не для этого он пришел сюда?

– Не-а, он сказал, что не собирается.

– О? – Тэцуро задумчиво почесал голову и побрел прочь.

Я знаю, Юри недоволен. Ему наверняка неинтересно слушать Feketerigó без Мафую, притом не важно, хорошо мы играем или нет. То же относится ко мне. Если это так, в чем причина, что я всё еще стремлюсь на сцену? Нас ведь осталось только трое.

Я просто слишком упрям, как сказал Юри?

Или это лишь ради сладостно-возбужденного упоения во время выступления?

Или чтоб искупаться в блеске прожекторов и оваций?

Возможно, верны все предположения, возможно, ни одно из перечисленных. Наши предки оставили нам магические слова, которыми можно объяснить всё в любой ситуации.

На вопрос «в чем причина?» отвечу: это рок-н-ролл.

Прикончив завтрак, я подготовился к непогоде, надев поверх ветровки непромокаемый плащ, оба кейса с музыкальными инструментами завернул в объемные полиэтиленовые пакеты.

Небо стало чуточку светлее, когда я вышел из дома, но снегопад и не думал кончаться. Из-за низкой температуры снег был рыхлый, и мои ботинки провалились наполовину, когда я ступил наружу. Не сказать, что ходить было невозможно, но мне и без того багаж добавлял хлопот. Я всерьез пожалел, что не оставил синтезатор в концертном зале, когда мы вчера там репетировали.

Когда я вышел со двора, меня поприветствовала дожидавшаяся Чиаки. Как барабанщику ей не приходится ничего носить с собой, так что она прихватила зонт. Возможно, устраивая маленький бунт против решения сэмпай, Чиаки надела красную куртку, который напоминал о Санта-Клаусе.

– С добрым утром! Давай мне синтезатор.

– Я сам собирался зайти за тобой.

– Пройдет тысяча лет, прежде чем ты встанешь раньше меня, – улыбнулась Чиаки, выхватив у меня из рук кейс с синтезатором.

Я сперва собирался предложить ей гитару, так как она была значительно легче, но та уже бодро топала к станции с синтезатором на спине.

– Хорошо выспался? Ты из тех людей, которые забивают голову лишними мыслями перед выступлением.

– А, ага.

Я думал, что не смогу уснуть с прижавшимся к спине Юри, но, каким-то образом, напротив, выспался очень хорошо. Возможно, это потому что я успокоился, ощутив человеческую теплоту. Но об этом я ни за что не расскажу Чиаки.

– Думаю, на репетиции от меня толку не будет – пальцы промерзли.

– Ты просто приклей барабанные палочки к рукам жевательной резинкой.

– А-ха-ха, Нао, почему бы тебе тоже не заклеить жвачкой свой рот?

– Тогда я не смогу петь.

– Зато сможешь мычать.

Странно, почему я ощущаю себя спокойнее, приближаясь к месту выступления? Мафую наверняка не придет, поэтому мы не сможем донести ей нашу рок-музыку. И, хотя я знаю это… Нет, стоп, может, как раз таки потому что я это знаю?

Я хотел рассказать Чиаки об услышанном от Юри – о больнице, куда собирается Мафую, – но я не находил подходящей возможности сменить тему, пока мы подшучивали друг над другом.

Клуб, где состоится наша битва, располагался под самым большим развлекательным центром в нашем городе.

Торговый центр был наводнен людьми, невзирая на метель. Сквозь шум до меня доносилась Jingle Bells от входа в торговую галерею, украшенного мигающими огоньками. Чиаки и я вышли со станции, с нас обоих градом лил пот. Появилось ощущение, что капли пота обратились в льдинки, когда холодное дуновение пронеслось по коридору.

Спустившись по сбегающей лестнице в частный коридор, мы миновали дверь с табличкой «Служебный вход» и добрались до закулисья. Среди персонала, который с занятым видом сновал вокруг с наушниками на головах, я увидел спину и заплетенные длинные черные волосы – Кагуразака-сэмпай уже была здесь.

Стояли рядом с ней два знакомых мне человека. Мускулистый загорелый парень был Томо. Высокий со светлыми волосами – Хироши из «Меланхоличного хамелеона», партнер Фурукавы. Что Хироши делает здесь?

– Всем доброго утра. Отдайте ваши инструменты работникам. Они позаботятся о них, – внезапно произнесла сэмпай, развернувшись.

Она заметила наше присутствие раньше Томо и Хироши, хотя стояла к нам спиной.

Кстати о ней – наряд сэмпай был довольно-таки вызывающим. Несмотря на снежную пургу, она надела мини-юбку и короткий топ, который оголял предплечья и пупок. В довершение ко всему на ногах у неё красовалась пара белых туфель. Однотонно белым было всё – для полноты образа героини второсортного боевика ей не хватало лишь лазерного пистолета

– Ого! Разве тебе так не холодно, сэмпай?

– От неудержимого огня внутри меня скоро всем станет жарко. Товарищ Аихара, тебе тоже стоит снять свою куртку.

Красная куртка вмиг покинула тело Чиаки. Она что, тоже надела белоснежный топик? Я даже не знал, куда отводить взгляд.

– Нао единственный, кто одет не убийственно, – разочарованно повел плечами Томо.

– Тебе стоит играть на басу за кулисами. Кёко и Чиаки завоюют куда большую популярность, если выйдут на сцену вдвоем, – хихикая, присыпал мне солью раны Хироши.

– Эм-м, ну, а вы чего здесь?

Мне понятно присутствие Томо, ведь он один из выступающих, но что тут делает Хироши?

– Это всё Тайсэй – он хотел, чтобы я был и ведущим, и его бэк-вокалистом. Сказал, что привык к моей манере речи, поэтому вести шоу будет легче со мной. Но это не значит, что я комик или массовик-затейник.

Хироши скривился. Что ж, нас будут окружать знакомые лица. Мы вчера не видели никого из других участников, так как направились прямиком в студию сразу после генеральной репетиции.

– Бывай, Кёко, увидимся позже.

Хироши и Томо скрылись за кулисами, когда загорелась подсветка сцены. Фурукава тоже там? У меня с ним всё еще натянутые отношения, так что мне повезло, что мы не столкнулись.

– Вы двое, идите сюда.

Сэмпай поманила нас рукой, подойдя к краю сцены, где располагались напольные огни.

Обустройство клуба было довольно странным. Я не мог представить его план в своей голове, хотя был тут уже в третий раз. За основу будто взяли картины Эшера: пространство меж полом и невероятно высоким потолком делилось на разноуровневые танцплощадки с множественными лестничными пролетами, а также были две шестиугольные сцены, расположенные очень высоко.

– У нас, должно быть, будет хороший обзор, раз будем выступать на таком возвышении. Мы обнаружим её немедленно, если она придет.

«Она» – это кто? Ни Чиаки, ни я не стали уточнять.

Сэмпай точно заметит пару сапфировых глаз и каштановые волосы, даже если вокруг будет лишь темнота и мелькающие огни.

Однако мы все знали, что она может не появиться.

Мы уже в клубе, а я до сих пор спокоен. Это из-за снега? – думал я про себя. Казалось, что мои переживания заслонил собой чистый белый мир.

Все рождественские песни – о разлуке. Возможно, в этом причина.

И вот, пока я стоял в недрах торгового центра перед разгоряченной толпой, погруженный в липучую трясину из темноты и бликов света, которые скользили по мне, появилось ощущение, что в моей груди вновь запылал огонь.

Надеюсь, ты придешь.

Я хочу увидеть тебя.

Я хочу увидеть тебя, Мафую.

Четыре ритмичных удара бас барабана сотрясли стены и потолок. Топот толпы, а также восхищенные крики просачивались сквозь бетон.

В отличие от тесного лайв-кафе, здесь была самая настоящая комната для репетиций, расположенная в конце коридора за кулисами. Помещение было размером с полкласса. Справа стоял стол, а слева – аккуратно расставленные шкафчики. Здесь присутствовало множество музыкантов, поэтому комната была полна людей, инструментов, костюмов и аппаратуры.

Так как уже подходила наша очередь, мы заняли место поближе к сцене. Чиаки и Кагуразака-сэмпай переговаривались с членами хип-хоп группы, которая должна была выйти сразу после нас. «Еще школьники?». «Серьезно?». «На прослушивании ходили слухи о невероятном коллективе, так это были вы?». «Как насчет промочить горло после выступления?». «Хорошая мысль, давайте в следующий раз куда-нибудь сходим». Они неприкрыто кадрили девчонок, но меня мало заботило происходящее. Вместо этого я умиротворенно слушал вибрации, исходившие со сцены, сидя в обнимку со своей ногой.

Но я-то так и не узнаю, пришла Мафую или нет.

Возможно, лучше и не знать. Я должен позволить времени идти вскользь меня, пока сам буду ослеплен подсветкой и прожекторами. И верить в красивую иллюзию, что она там.

Группа с другой сцены заканчивала свое выступление. Не считая реплик ведущих и разогревающих треков, выступления шести коллективов будут идти нон-стоп. Вот почему здесь две отдельные сцены. Пока одна группа выступает, вторая сцена подготавливается.

Пора уже нам выдвигаться.

Дверь в комнату репетиций распахнулась. Я встал. Женщина из числа персонала просунула голову через проем.

– Господин Хикава из Feketerigó, вас тут спрашивают…

Сэмпай и Чиаки, находившиеся позади меня, отреагировали куда быстрее, мгновенно соскочив со своих мест. Мои колени дрожали. Возможно ли, что это Мафую?

Когда я вышел в коридор, ко мне бросилась невысокая фигура.

– Наоми!

Светлые волосы выползли из-под капюшона куртки, а за ними последовали красные уши и такого же цвета нос. Я совсем растерялся. Юри? И не только. Прислонившимся к стене коридора, который стряхивал с себя снег, был…

– Д-дядя Тэцуро? – издала Чиаки странный возглас, выбежав в коридор.

– Приветик! Я пришел посмотреть ваш концерт, Чиаки!

Небритый и непричесанный Тэцуро с улыбкой помахал рукой.

Зачем? Что здесь делают Тэцуро и Юри?

– Н-ну, я попросил его подбросить меня, так как не мог дозвониться до тебя, Наоми, – произнес Юри, прижавшись ко мне.

Тэцуро привез его сюда? Зачем он это сделал? И разве Юри не говорил, что не собирается смотреть наше выступление?

– Маэстро Эбисава только что звонил.

Я затаил дыхание. Кагуразака-сэмпай подвинула Чиаки и подошла ко мне.

– Он сказал, что им удалось купить невостребованные билеты, у которых истекла бронь. Они собираются вылететь в четыре.

Меня словно окунули в сугроб – прошло достаточно много времени, прежде чем я осознал сказанное Юри. Вылет в четыре? Что он имел в виду? В четыре поcле полудня, сегодня?

Это же через два часа!

– Почему так внезапно?! – воскликнула Чиаки позади меня.

– Маэстро увидел пригласительные на концерт, – слезливо произнес Юри. – Он испугался, что она передумает, поэтому тут же выкупил билеты.

Пригласительные, что мы дали ей. Ох, точно. Эбичири взял перерыв с сегодняшнего числа.

Мафую, она… Через два часа она уже будет пересекать океан.

Лишь только тогда я ощутил острую боль, будто меня разрывали пополам. Я знал, что рано или поздно этот момент наступит, но всё равно не верил. Это прощание.

– Наоми, е-езжай в аэропорт прямо сейчас!

Юри сильно толкнул меня в грудь.

– Молодой человек, дорога до аэропорта займет час и тридцать семь минут.

– На часах пока еще только два!

Я неверящим взглядом посмотрел на сэмпай и Чиаки. О чем… О чем вы говорите?

– …Я не… поеду.

Притворно уверенный голос.

– Наоми, почему ты упрямишься даже сейчас?..

– Вот-вот начнется наше выступление!

– Что… Что ты несешь, недоумок! Гораздо важнее увидеться с Мафую…

– Но я должен выйти на сцену. Я ни за что не брошу группу.

– Я выйду вместо тебя!

Юри внезапно отстранился от моей груди и посмотрел на трех членов Feketerigó - Чиаки, сэмпай и меня.

– Я сыграю на бас-гитаре. Эй, ты, должно быть, слышал раньше, Наоми. Я умею играть на чём угодно… на всём. И моё исполнение гораздо лучше твоего. Так что, Наоми, тебе стоит…

Не представляю, откуда вырвались мои сильные эмоции, но я схватил Юри за шиворот и шмякнул его об стену коридора. Даже Тэцуро оторопел.

– Нао…ми…

Юри согнулся от боли.

Я уже слышал ранее. Юри с легкостью воспроизвел мелодию баса, прослушав её лишь единожды. С такой непринуждённостью, словно вертел в руках апельсин. Вот только...

– Не стоит недооценивать Feketerigó.

Глухой, мрачный голос.

– Твое исполнении может быть в сто раз лучше моего, но я единственный, кто умеет управляться с блоком эффектов. Единственный, кто может гармонизироваться, подстраиваясь под мелодию сэмпай.

Вместе с поддержкой Чиаки я единственный, кто может заставить сердце биться. А еще, единственный человек, кто мог вознести нас ввысь, это Мафую. И только Мафую.

Мафую… единственная, кто может это.

Моя ярость утихла, и руки поникли. Кто-то мягко обхватил мои плечи и отодвинул меня в сторону, подхватив Юри, который начал сползать на пол.

Это была Кагуразака-сэмпай.

– …Извини, но, но я… Мафую и Наоми, они…

Юри начал всхлипывать на руках у сэмпай. Я посмотрел на собственные ладони. Какого черта я творю? Какой смысл вымещать злость на Юри?

Однако, хотя я говорил сгоряча… всё сказанное было правдой.

– Молодой человек. – Сэмпай нежно погладила Юри по голове и мягко спросила: – Не будешь ли ты жалеть об этом всю оставшуюся жизнь?

Мои пальцы сильно впились в ладони. Я еще не до конца справился с гневом. Почему? Почему этой персоне обязательно нужно преподнести всё так театрально?

– Разумеется буду! – почти кричал я. – Жалеть буду в любом случае, пойду или нет, но!..

Взгляды всех и каждого невообразимо жгли, поэтому я обратил речь к своим ботинкам.

– Эта группа Мафую, место, куда она может вернуться и снова играть на гитаре. Поэтому я ни за что не брошу его!

– Мафую… и гитара? Ч-что ты хочешь этим сказать? Эй, Нао!

Чиаки приблизилась и хорошенько меня встряхнула. Э-эх, проговорился. Мафую собиралась держать всё в секрете, но я проболтался. Ну конечно. Теперь уже нет необходимости хранить тайну, верно?

Разве мы не товарищи, связанные воедино той, имя которой Мафую? Разве мы не Feketerigó – люди, которые делят кровь и полет как один?

Я всем обо всём рассказал. Причину, по которой она решила лечь в больницу; причину, по которой бросила школу и решилась на долгое лечение.

Планы Мафую.

Чиаки, не находя себе места, схватилась за мои руки и крепко вцепилась в них.

– …Это просто тупость. Мафую и Нао – двое тупиц. Я совсем вас не понимаю!

Высказавшись, она потерла кулаками виски.

Топот над нашими головами становился более хаотичным, и гул аудитории заметно прибавил в громкости. Я слышал, как ведущий без умолку тарахтит, распаляя публику. Чиаки вытащила пару барабанных палочек из-под пояса за спиной и зажала в правой руке. Она стрельнула в меня глазами, и пошла вдоль по коридору к лестнице, откуда доносился шум.

– Идем, молодой человек.

Опираясь о стену руками, Юри смотрел на меня глазами, полными невысказанных чувств.

Я ничего не сказал. Я лишь хотел, чтобы он послушал наше выступление. Если он останется на концерте, мне наверняка удастся донести до него то, что никак не передаст запись с репетиции.

Обернувшись, я поспешил нагнать Чиаки и сэмпай, которые уже погрузились в гул толпы.

Освещение сцены было отключено, поэтому нам пришлось действовать аккуратно, дабы не запутаться в проводах. Томо и Фурукава предложили помочь с настройкой оборудования, так как они только что закончили выступать на этой самой сцене.

На другой сцене между тем вокальный хор покачивался под ритм фанка, но гармоничность их музыки, тем не менее, не страдала.

Наконец, мониторы и порталы были настроены и готовы к работе. Перекинув ремень гитары через плечо, я присел перед блоком эффектов, пытаясь успокоиться.

От неожиданного пинка под зад я повалился вперед, распластавшись перед ножками микрофонной стойки. Поднявшись на карачки и обернувшись, я поймал на себе колючий взгляд из-под банданы. Это Фурукава.

– Так эта девица всё-таки не придет?

– Я ведь… уже говорил раньше, нет? Мафую больше не будет играть на гитаре.

– Какого черта? Я очень хотел услышать её игру.

Он надеялся, что Мафую придет. Как я и думал, Фурукава остался недоволен моим выступлением на вчерашней генеральной репетиции.

– Вот как. Я думал, она покажется на концерте, ведь было целых две недели, чтобы переучиться правильной технике игры. И тогда ваша жалкая попытка выступить могла бы увенчаться успехом.

Таких чудес… не бывает.

– Значит, сегодня опять будет вчерашнее убожество? Такое даже не стоит слушать.

Я отвел взгляд от Фурукавы.

В тот же миг я встретился глазами с Кагуразакой-сэмпай, которая настраивала высоту микрофонодержателя. По горькому выражению её лица я понял, что она услышала наш разговор с Фурукавой.

Теперь, когда Мафую с нами нет, нам троим оставалось лишь подправить партии мои и сэмпай, чтобы заполнить образовавшиеся пустоты. Не более того. Просто заплатка на скорую руку.

– Вы, ребята, уже показали самое лучшее на прослушивании, верно? Не понимаю, зачем вы так упорно хотите выйти на сцену.

Фурукава скрылся за сценой, бросив нам эти грубые слова.

Пусть так, но нам остается лишь одно – выступить.

Даже если нам не пробить потолок в три четверти прежней мощи, сколько бы мы не старались.

Зал взорвался эмоциями. Будоражащие танцевальные ритмы исчезли, когда на первой сцене зажглись синие огни, осветив застывших в финальных позах исполнителей.

Ведущий заговорил четким речитативом, хотя я не до конца понял, на каком языке. Смахивало на рэп. Среди потока фраз я сумел ухватить слово, похожее на «Feketerigó».

Я посмотрел на сэмпай, стоявшую перед Чиаки, и мы втроем бегло обменялись взглядами. Когда хай-хэт начал отбивать шестнадцатые, я перехватил бас-гитару и подвинулся к микрофону. Всё началось с прозрачных тонов несложных аккордов, затем последовала запутанная дробь на томах.

Я начал постукивать кончиками пальцев по струнам. Беспокойство начало нарастать. Ломаный ритм.

Мощный крик Кагуразаки-сэмпай разрезал темно-синий океан на части, разжигая пламя ослепляющим светом.

Передо мной сотни людей трясли головами с налитыми кровью глазами, словно танцевали в удушье. Волны баса, извлекаемые моими пальцами, посылали высоковольтные импульсы в их сердца, вытесняя из них всякую вялость.

Я сжал нековую часть грифа и позволил басовым нотам вгрызться в высокие частоты. Блок эффектов, следуя заложенной в него программе, начал анализировать, комбинировать и расширять данные об аккордах от гитары Кагуразаки-сэмпай. Результатом стал взорвавшийся вспышкой света электроорган и смещенные фейзером струнные. Светящийся дождь всосался в черную дыру напротив – в туманное пространство прямо под пением сэмпай – в то место, которое изначально должны были поразить взрывы гитары Мафую.

Мы ничем не смогли заполнить пустоты. Как вообще это возможно?

Я вновь пришел к болезненному осознанию, когда щипал струны гитары, которые ощущались как мои артерии.

Мафую здесь нет.

В этот самый момент я бы хотел, чтобы она могла быть с нами под одним небом и огненным дождём. Однако, Мафую было не найти.

Это потому что я пытался выжечь невыносимо мучительную и гнетущую правду в ушах, на сетчатке и на каждом дюйме своего тела? Поэтому я позволил аранжировке потонуть в какофонии, а блоку эффектов творить сумасшествие – всё для того, чтобы тараном вклиниться в пение сэмпай?

Всё так, как говорили Юри и Чиаки. Я непроходимый дурак.

Большущая дыра появилась в моём сердце. Отчасти из-за этого я ускорил темп своей музыки. Моё сердце обливалось кровью, и рана становилась всё больше.

Однако я мог лишь одно – продолжать петь. Ни сэмпай, ни Чиаки ни за что не увидят меня плачущим. Разумеется, публика тоже. Но, стоит мне перестать петь хоть на долю секунды, мой голос потонет в слезах, и я не смогу издать и звука.

Поэтому я продолжал петь и дуновениям от вентиляторов хлестать меня по влажным щекам.

Ощущение настоящего покинуло мои конечности. Каждый отдельно взятый отдавшийся пляске слушатель словно стал живой клеточкой в моем теле. Когда уставшие клетки отмирают, на их месте растут новые, жаждущие крови для укрепления жизненных сил.

Я думаю, так себя должен ощущать Бог.

Но всё-таки, мне это не нужно.

В этот самый момент всё, что мне нужно, это провести по невидимым струнам, выстроившимся в ряд в воздухе, и я сумел бы вычленить любой поющий голос из тысяч других. Пусть даже это будет хрип пересохшего горла, жесткий, как пустынный песок.

Но ничего этого мне нужно.

Всё, чего я хотел, это увидеть Мафую.

Я хотел увидеть её. Хотел так отчаянно…

– …Молодой человек!

Я поднял голову и отмахнулся от поглотившей меня тьмы. Я наконец понял, что стою на коленях, крепко вцепившись в микрофонную стойку.

Что происходит? Огни делили моё лицо пополам. Разве наше выступление еще не окончено? Я слегка повернул голову. Я разглядел, как Кагуразака-сэмпай с печалью смотрит на меня, а так же её руку, опустившуюся на моё плечо.

– Молодой человек, ты можешь продолжать? Сумеешь встать?

Когда мои ноги подогнулись? Мы закончили пятую песню нашей программы, песню, в которой я был солистом, а соло гитары сэмпай аккомпанировала в фуге… Так почему я до сих пор слышу барабаны и фортепианные трезвучия? И что за лавина топота и аплодисментов у меня под ногами?

Повернув голову, я увидел Чиаки, сидящую за хорошо освещенной ударной установкой, её волосы дико развевались от рывков головой. Я содрогнулся.

Фланжер считывал ритм том-томов Чиаки, превращая его в слабую гармонию фортепиано и ксилофона.

– Молодой человек, настала пора выступить на бис! Первая сцена еще не закончила подготовку, так что мы продлим наш концерт. Поднимайся!

Бис? Чтобы я весь истек кровью? Чтобы я выблевал собственные перемолотые кости и органы? Ведь…ведь меня уже терзает мучительная боль. Что еще я могу спеть? Мафую больше нет рядом. Любая выбранная песня лишь послужит напоминанием, что ее с нами нет...

В этот миг мы нашли ответ. Я – в глазах сэмпай; она – по моим губам.

Ну что?

Это был молчаливый вопрос от сэмпай.

Сумеем ли мы?

Не помню, кивнули мы или нет в знак согласия. Мы обернулись и посмотрели на Чиаки. Я дважды постучал по корпусу гитары тремя пальцами. Чиаки уверенно моргнула в ответ. Пускай без одного крыла, мы всё равно птица, единый организм. Нам не нужны слова, чтобы говорить друг с другом.

Правая рука взмыла вверх. Она ухватилась за шестнадцатые, которые плотно заполняли воздух в клубе, и разом выдернула их.

Том-томы, фортепиано и сверкающие украшения, кружившие вокруг мелодии, вмиг исчезли. Публика, уставшая от танцев, неожиданно оказалась посреди падающего снега. Озадаченные люди посмотрели вверх на облачное небо. И в этот миг слабый, покалывающий звук – хай-хэт Чиаки – вошел с тактом в шесть восьмых.

Ни сэмпай, ни я не двинулись, не стали петь.

Но я услышал.

Сэмпай и Чиаки, должно быть, тоже услышали. «Счастливого Рождества».

Я сумел расслышать мелодию, которую выводил стратокастер Мафую со всей присущей ей силой. Это, должно быть, не более чем иллюзия, или, скорее, воспоминания из прошлого, которые дремали в прошивке фланжера, разбуженные слабым звяканьем Чиаки в этот самый вечер.

Однако, мы были не единственными, кто слышал этот звук.

Поющие голоса под ногами, пронзавшие воздух, и пение стратокастера Мафую оживили Сочельник – они наложились, перетекая одна в другую. Добавился детский хор, молящий об окончании войны.

Я взаправду слышал. Усталые парочки подпевали слова песни, состоявшей лишь из двух куплетов, разнося музыку в вечернем небе. Они даже не знают имени Мафую. Они наверняка даже не слышали до этого её гитару.

Мы не единственные, кто сейчас слышал.

Мафую здесь.

Мафую действительно здесь.

По окончании первого куплета сэмпай и я медленно подошли к микрофону. Барабанные импровизации Чиаки поддержали незамысловатый бой сэмпай, и они вместе вспорхнули в небо. Мой бас тяжело ступал в тени Чиаки.

После основного припева сэмпай начала напевать в микрофон. Я планировал подпеть, но не смог издать ни звука. Моё горло жгло от кислотных слез. Я отчетливо слышал гитару Мафую прямо перед своей пульсацией, примостившейся между штрихами Кагуразаки-сэмпай. Голос, который я потерял, может больше никогда не вернуться.

Но, может, я смогу вернуть его? Что же делать?

Мафую уже начала свое путешествие, в то время как мы всё еще на сцене. Никто из нас не обменялся словами в подтверждение. Музыка – это пламя, которое будет распространять свои лучи света куда захочет, независимо от расстояния, оставляя лишь отблески белых язычков в глазах. Вот насколько хрупки и нежны чувства, которые нельзя передать словами.

Поэтому мы поём.

Вот причина, по которой пение – исток всей музыки, не зависящий от времени или нации, который связывает всё в один узел, в одно бушующее пламя.

В итоге, вторя пению сэмпай, тысячи голосов затлели, словно язычки пламени. Петь молитву Джона Леннона возлагалось детям. Война окончится, если молиться искренне. Но Джон был убит. Однако, наследием остались не только его слова, не только его взгляды и не только его музыка.

Когда хоровая часть закончилась, Кагуразака-сэмпай поступила по обыкновению – подняла конец грифа над головой и пустилась в дикое гитарное соло. Она пронеслась через первую часть на одном дыхании, потом посмотрела направо, на Мафую… и подмигнула. Потом повернулась ко мне и улыбнулась.

Сэмпай показала мне свою улыбку.

Потому что Мафую здесь.

Я исполнил на бас-гитаре гемиолу в ответ на улыбку сэмпай. Думается, она знает, что мои щеки все влажные, но это ничего. По мере приближения к окончанию бис-выступления вся четверка Feketerigó устремила взгляды к центру. Когда мы повернули головы, наши взгляды встретились с глазами Чиаки в промежутке между том-томами. Я дергал струны со всей мощи, без остатка выдыхая воздух и разрывая легкие, и бегал по сцене. Когда огни в самый удачный момент потухли к окончанию песни, я повалился на пол, и овации аудитории пронеслись по мне вихрем.