User:Idiffer/Sandbox-general

Перевод: idiffer
Редактура: shrrg, Sharkrahs
Сверка (с англ.): Sharkrahs

• • • • • • • • • • • 
                      

Я боялся света. Когда он вкрадывался снаружи, с ним вместе приходило и много страшного. И все же стоило мне проголодаться, как я начинал жаждать его появления.

— Я проголодался.

— Я тоже.

— Интересно, когда ужин.

— Не раньше ночи.

— …Но мы сидим тут круглые сутки — как мы узнаем, когда наступит ночь?

— ...Надеюсь, скоро.

После этого мы больше не разговаривали.

Вместо нас жаловались урчащие животы.

Мы слепо вглядывались в темноту.

До тех пор, пока сквозь тьму не прорезался свет и не прополз по нам своими холодными пальцами.

<a href="http://3.bp.blogspot.com/-20yaiDi7yOU/VOiRqySqy7I/AAAAAAAAAFI/Z2QAZafbuQg/s1600/vol%2B1%2Bch%2B1%2Billustration%2B(at%2Bstart).jpg" imageanchor="1" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" src="http://3.bp.blogspot.com/-20yaiDi7yOU/VOiRqySqy7I/AAAAAAAAAFI/Z2QAZafbuQg/s1600/vol%2B1%2Bch%2B1%2Billustration%2B(at%2Bstart).jpg" height="640" width="428" /></a>

— Просто напиши, что директора зовут Фудживара Мотоцунэ, президента школьного совета — Сугавара Мичизанэ, а классного руководителя 11 класса — Тачибана Хироми, ну или что-то вроде того, — сказал я.

— И каким образом это поможет нам кого-нибудь заинтересовать? — ответил Канэко, с громким вздохом отметая мое предложение. Мне тоже хотелось вздохнуть. Я мог бы ломать над этим голову хоть целый день, но так и не найти удовлетворительного ответа на его вопрос.

Староста нашего класса, Канэко, отвечал за ознакомительные брошюрки для учеников, поступающих к нам в школу в следующем году. Он ходил по классу, расспрашивая про положительные отличия нашей школы, которые можно было бы туда включить, и свою следующую жертву, меня, поймал у дверей. Однако наша школа — да что уж там, весь городок — по сути, ничем не примечательное местечко в провинции. Пожалуй, единственная изюминка этой школы — это имена учителей, до того странные, что создавалось впечатление, будто родители специально их так назвали шутки ради. Ничего лучше мне на ум не пришло.

— Что же еще... Можешь написать, что на днях у нас зверски убили ученика... — добавил я.

— Не могу, — возразил Канэко с кислой миной. Наверное, с моей стороны даже предлагать такое было бестактно.

— Тогда почему бы не написать просто: «У нас непринужденная и дружелюбная атмосфера», — предложил я никчемный вариант, лишенный как оригинальности, так и содержательности. Канэко горько улыбнулся, как будто безмолвно жалуясь, что ему уже все уши прожужжали этой идеей, а затем вздохнул.

Он продолжил:

— Знаешь, я ведь не напрашивался на это поручение. А мне еще позарез нужно успеть на тренировку.

— На тренировку? А разве посещение кружков не отменили, сославшись на то, что сейчас слишком опасно?

— К нам это не относится, турнир ведь на носу. Наш капитан ни за что не смирится с отменой тренировок. Так что мы будем тренироваться до полуночи. Неофициально, разумеется.

Пока Канэко изображал первоклассника, хвастающегося тем, что поздно лег, у него за спиной появилась девушка — наша одноклассница, Мисоно Маю. Она протиснулась мимо загораживающего проход Канэко и вышла в коридор.

— Эй! Подожди… — крикнул ей вслед Канэко.

Мисоно-сан обернулась и, словно наперекор своему привычному спокойствию, смерила его испепеляющим взглядом:

— Что?

— М-м... а-а... — Канэко, обескураженный ее агрессией, выдавил жалкое подобие улыбки и отвел глаза. Он посмотрел на меня с мольбой о помощи, но я проигнорировал его, не отрывая взгляда от Мисоно-сан.

— Что? — повторила она, недовольно нахмурившись.

Мисоно Маю довольно милая. Нет, откровенно говоря, она очень даже симпатичная; нет, дайте я еще раз поправлюсь — красавица. По крайней мере, таково мое мнение. Одним словом, она пользовалась популярностью. Пять баллов.

В ее волосах средней длины виднелись каштановые пряди, давая понять, что когда-то Мисоно покрасилась, но со временем он ей надоел, и она вернула волосам их натуральный цвет — черный. Длинные рукава рубашки выглядывали из-под пиджака — в знойном и влажном октябре одета она была не по погоде.

— Прошу прощения, но у меня дела, — прямо заявила она.

Общаясь с одноклассниками, Мисоно-сан всегда демонстрировала излишнюю вежливость: таким образом она отталкивала окружающих. Однако я воспринимал это как проявление ее недоверчивости к людям. Мисоно-сан напоминала мне маленького напуганного зверька.

— Прости, что задержали. Если спешишь, не бери в голову, — ответил я вместо Канэко.

— Ладно, — пробормотала она и быстрой, но нетвердой походкой направилась к лестнице. Наблюдая за ее удалявшейся фигурой, Канэко расслабил плечи и облегченно вздохнул.

— Мисоно всегда была такой грозной? — прошептал он.

— Не знаю... Может быть, она вживается в роль демона для Сэцубуна<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#1" id="ref1">[1]</a>.

Несмотря на мой нелепый ответ, я был почти на сто процентов уверен, что не ошибался насчет настоящей причины. Канэко уже довольно долго стоял, в недоумении склонив голову набок.

— К тому же в последнее время она очень рано уходит... — Канеко снова с подозрением заглянул в кабинет. Повторяя его движения, я краем глаза посмотрел туда же. Некоторые запихивали учебники в портфели, другие задержались поболтать — народу в кабинете оставалось еще много. Поэтому, особенно учитывая, что Мисоно-сан сидела дальше всех от двери, можно было действительно сказать, что она ушла достаточно рано.

— Если у нее есть дела, то, по-моему, это не так уж и странно.

— Каждый день?

— Почему бы и нет? Может, она навещает маму в больнице, к примеру.

Ну да, конечно.

— Короче, даже если бы ты и спросил, то скорее всего получил бы какую-нибудь типичную отговорку.

Явно потерявший к теме интерес Канэко почесал затылок и, наконец, поднял голову.

— Да, наверное, ты прав. Но посмотришь на нее, и уже как-то перестаешь верить, что школьная атмосфера у нас «непринужденная и дружелюбная».

— И то правда, — небрежно ответил я. Это на самом деле не было правдой. Несмотря на то, как легко было бы опровергнуть его замечание, я решил, что наикратчайший путь закончить разговор — согласиться с ним.

— Что ж, и мне пора.

— Ладно, до завтра.

Мы лениво помахали друг другу, после чего я развернулся и зашагал по душному коридору, из-за лучей вечернего солнца наполненному спертым воздухом. Я торопливо прошел по тихому коридору, пару раз бросив взгляд в соседние классы, и сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Стоя у школьных ворот, я наблюдал за Мисоно-сан, пока она неуклюже переобувалась. Когда она миновала ворота, я досчитал до десяти и последовал за ней, не забывая держать дистанцию. Сегодня вечером я планировал поиграть в детектива.

Недавно этот совершенно ничем не примечательный городок удостоили чести, несколько раз упомянув о нем по телевидению, что привлекло к нему немало внимания. В основном со стороны полиции. Причиной тому послужили два недавних происшествия; ну, я говорю два, хотя вполне вероятно, что оба преступления совершил один и тот же преступник, так что каждый сам вправе решать, рассматривать их как одно происшествие или два разных.

В связи с событиями, о которых идет речь, завели два дела: одно о серийном убийстве, другое о пропавших без вести. Эти гнусные преступления не давали покоя горожанам уже несколько месяцев. Особенно шокировали серийные убийства, так как в этом городке убийство являлось такой редкостью, что в последний раз здесь это преступление было совершено еще в эпоху размахивавших катанами самураев. Ладно, возможно, я немного преувеличиваю. Но за последние восемь лет это точно был первый случай.

Все началось, когда возле дома культуры нашли труп мужчины среднего возраста, если это месиво можно было так назвать. Строго говоря, согласно протоколу вскрытия он скончался после того, как у него из груди вырвали кусок плоти. Но он подвергся и другим зверствам: ему выдрали глаза, отрубили пальцы левой руки и до середины разрезали одно ухо. Предположительно, нанесение подобных увечий было любимой забавой убийцы, и общественность, само собой, подняла шум вокруг его психического состояния. Следующей жертвой стал ребенок, который не дожил и до седьмого дня рождения. В этот раз убийца так исполосовал ножом лицо ребенка, что оно стало совершенно неузнаваемым. В результате к учащимся начальных классов обратились с настоятельной просьбой ходить в школу и обратно домой группами, а в качестве дополнительной предосторожности уроки стали заканчиваться около полудня. Товарищества собственников жилья и полиция регулярно патрулировали окрестности в попытках снизить опасность, представляемую убийцей. Несмотря на эти меры предосторожности, установить личность преступника не удалось, не говоря уже об аресте.

Второе недавнее происшествие — исчезновение двух детей. Брат и сестра, учившиеся в четвертом и втором классе соответственно, пропали в один и тот же день примерно во время захода солнца. Многочисленные просьбы не выходить на улицу после заката, по-видимому, не возымели эффекта. В отличие от жертв в других делах, тела детей так и не обнаружили. Из-за этой странности появилась версия, согласно которой это похищение, а не убийство. Не имея каких-либо зацепок ни по тому, ни по другому делу, полиция затруднялась определить, действительно ли эти преступления совершил один и тот же человек. Тем не менее, в одном еженедельном журнале я прочитал, что полиция наконец-то решила рассматривать их как не связанные друг с другом. Похищение в статье выдвинули на первый план в попытке приплести его к какому-то делу в прошлом.

— ...

С тех пор, как я начал следить за Мисоно-сан, прошло двадцать минут. К моему сожалению, я преследовал кого-то первый раз в жизни. Стыдно признавать, но я всего лишь новичок без какого-либо опыта в слежке. Поэтому мне было чрезвычайно трудно определить расстояние, на котором нужно идти за ней. «Стоило купить книгу об этом и как следует подготовиться» — с резко нахлынувшим сожалением подумал я. Я шел достаточно далеко позади, и сейчас ее фигура размером напоминала корешок словаря. Куда ни глянь, сельский пейзаж состоял сплошь из рисовых полей, и мест, где я мог спрятаться на тот случай, если она обернется, определенно не хватало. Надо бы набраться смелости для прыжка в канал, если она вдруг решит оглянуться. К счастью, Мисоно-сан спешила домой и, похоже, не волновалась о том, что происходит у нее за спиной. Ее походка, которую она, наверное, считала довольно уверенной, на самом деле была весьма нетвердой. Несмотря на отсутствие признаков простуды, ее тем не менее шатало из стороны в сторону.

Со временем дорога перешла в мощеную тропу, и количество домов по сторонам стало постепенно увеличиваться. На этом участке пути у меня появилось ощущение, будто я шагнул в жизнь другого человека.

Идущая впереди Мисоно-сан вытерла пот на щеках и шее. Под таким палящем солнцем, от которого не спасла бы даже летняя форма с короткими рукавами, ей, наверное, было совсем плохо от жары. Но она не сбавляла темп и плелась дальше. По пути с ней вежливо поздоровался пожилой мужчина, выгуливавший собаку, но он, похоже, не попал в ее суженное поле зрения, и она продолжила идти дальше, полностью проигнорировав его. Мне стало жалко старика, и, проходя мимо, я два раза легонько поклонился ему — один раз за нее, другой за себя. Он озадаченно посмотрел на меня, после чего опустил взгляд на собаку, словно та могла ему что-то объяснить.

— Дальше, чем я думал... — пробормотал я себе под нос. Мы шли уже так долго, что отсюда представлялось более разумным добираться до школы на велосипеде, нежели пешком. Но я знал, что она не умела ездить на велосипеде. У нее были нарушены как вестибулярный аппарат, так и пространственное зрение. Именно поэтому ей приходилось держаться за перила, когда она спускалась или поднималась по лестнице. При игре в волейбол ей редко удавалось попасть по мячу. С баскетболом все обстояло еще хуже: она принимала пассы лицом, а при попытках забросить мяч в корзину почти никогда не попадала в щит, и тем более в обод кольца.

...Позвольте кое-что прояснить — я получил эту информацию, ни в коем случае не прибегая к какой-либо разновидности слежки. И хотя сейчас мои действия можно счесть преследованием, они в корне отличаются от него.

Наконец мы вошли на территорию жилого района. Участки сельской земли, некогда купленные провинциальными землевладельцами за большие деньги, теперь изобиловали вывесками «продается». Кстати, эти вывески появились еще несколько лет назад, но я не помнил, чтобы их число когда-нибудь уменьшалось — грандиозный провал. Перед запуском такого проекта руководителям фирмы следовало сперва призадуматься над тем, смогли бы они наслаждаться жизнью в таком захолустье.

Пройдя через скопление пустующих домов, Мисоно-сан направилась к супермаркету за перекрестком. Перейдя дорогу без светофора, она нечаянно зацепилась одной ногой за другую и споткнулась. Я сжал кулак, удержавшись от того, чтобы подскочить и поймать ее. Мисоно-сан просто побрела, пошатываясь, дальше к супермаркету. Возможно, из-за раннего часа у цветочного и овощного лотков перед магазином почти не было покупателей. Вместо того, чтобы проследовать за ней внутрь, я решил подождать ее на улице у торгового автомата, делая вид, что ломаю голову над выбором. Пока я шел к автомату, молодой человек, только что закончивший пополнять его, отодвинулся в сторону, чтобы пропустить меня.

— ...

Дети, фигурировавшие в обоих делах, являлись учениками близлежащей начальной школы. Восемь лет назад было еще одно дело о пропавших без вести. Мужчина лет тридцати похитил двух третьеклассников, мальчика и девочку, и держал их у себя дома больше года, подвергая физическому и сексуальному насилию. В конце концов мужчина скончался, и дело закрыли. Ввиду нового дела, очень схожего с предыдущим, в городке начали поговаривать о втором «похитителе». Другими словами, преобладало мнение, что это было не просто делом о пропавших без вести, а похищением. Однако меня эти слухи смущали. То, что похитителя безосновательно считали мужчиной, обнаруживало крайнюю предвзятость. Если мотивом похищения служили, допустим, деньги, то его вполне могла совершить и женщина. На самом деле, даже если на похищение сподвигла страсть калечить и убивать, то злоумышленником все равно могла быть женщина. Подобные предрассудки неуважительны по отношению к женщинам. Вот вам и равенство полов.

В ожидании Мисоно-сан я потягивал холодный чай из автомата и размышлял над множеством проблем, стоявших перед обществом.

— ...

Высказывались нездоровые замечания, внушающие, что если согласно стереотипу только женщины тратят баснословное количество времени на походы по магазинам, то мужчины, которые тратят на них примерно столько же времени, должны считаться женственными. Но стоит самому подождать женщину у магазина, и такие взгляды приобретают намного больше смысла.

— Где она?..

Я осушил седьмую бутылку чая и выкинул ее в урну. Мне уже становилось плохо. Лоб пульсировал, как в тот раз, когда я чуть не утонул в бассейне. Последние сорок минут я торчал у торгового автомата и вливал в себя чай. Человек, обслуживавший автомат, возвращаясь по своему рабочему маршруту, уставился на меня, удивленный не изменившейся и откровенно подозрительной картиной. Может быть, в его глазах я походил на потенциального похитителя. Я одарил его улыбкой добропорядочного гражданина. Теперь он, возможно, подумал, что я убийца.

Спустя двадцать минут после нашего душевного обмена любезностями с молодым человеком, то есть после часового чаепития, Мисоно-сан наконец вышла из магазина с пакетом в левой руке. Количество покупок было настолько непропорционально потраченному времени, что у меня екнуло сердце. Правда, виной тому мог быть и булькавший в животе чай. Я спрятался в тени торгового автомата, чтобы Мисоно-сан не заметила меня. Повинуясь зову притяжения, яблоки то и дело выпадали у нее из пакета. Мисоно-сан несколько раз задержалась, чтобы поднять их, затем вернулась к перекрестку и заковыляла через дорогу под какофонию клаксонов. Я быстро перешел на другую сторону вслед за ней, обдумывая свои действия в случае, если ее собьют: брошусь ли я к ней на помощь или помчусь в противоположном направлении?

После перекрестка Мисоно-сан свернула направо, в сторону центра только что отстроенного спального района. В этом лесу зданий находилась ее квартира, в которой она жила одна. Не обращая внимания на вываливающиеся из пакета яблоки, Мисоно-сан скрылась в неровно выкрашенном в голубой цвет многоквартирном доме. Подобрав оставленные яблоки, я заглянул в окно, и после того как убедился, что она зашла в лифт, прошел через автоматические двери у входа. Пройдя по холлу, примыкавшему к коридору, я оказался в светлом внутреннем дворике, устланном дерном. Ранее я заметил, что на первом этаже размещались несколько магазинов, в том числе музыкальный и книжный, а также манга-кафе. Здание действительно впечатляло, благодаря чему не вписывалось в городской пейзаж и тем более шло вразрез с представлением о месте проживания одинокой школьницы. Обрадованный отсутствием на двери автоматически закрывающегося замка — единственной сельской деталью во всем доме, — я побежал вверх по пожарной лестнице к месту назначения лифта, на третий этаж. Я открыл голубую дверь и украдкой выглянул на площадку. Мисоно-сан уже стояла у двери своей квартиры под номером триста семь, опустив на пол пакет и вставив ключ в замочную скважину.

Из своего укрытия я видел, что ей никак не удается открыть дверь — попытавшись несколько раз провернуть ключ, она вытащила его и вставила обратно.

Так как она не заходила никуда, кроме как в супермаркет, я сделал вывод, что вернуться домой было ее главной целью. Если это действительно так, то мне хотелось бы заглянуть к ней, но моим планам мешала существенная проблема: замок на двери, конечно же, не даст мне проникнуть внутрь. А изображать домушника отнюдь не входило в мои планы, правда, лишь по одной причине — я не обладал необходимыми навыками. Кроме того, мне казалось крайне маловероятным, что Мисоно-сан откроет кому-либо дверь и позволит войти в квартиру.

...Оставался только один вариант.

Если открыть дверь своими силами не представлялось возможным, то нужно было просто позволить хозяину сделать мою работу за меня. К этому времени Мисоно-сан наконец открыла замок и, утерев лоб, извлекла ключ из замочной скважины. Пока она медленно открывала дверь, я пробормотал: «пора», и физически перешагнул точку невозврата. Я трусцой подбежал к ней, естественно и непринужденно поднял ее пакет со словами: «давай донесу», и зашел в квартиру.

— А?..

Пока Мисоно-сан силилась уложить в голове произошедшее, я преспокойно проследовал в прихожую, небрежно сбросил ботинки и направился в гостиную, стараясь шагать как можно громче.

— Эй! Куда это ты собрался?! — закричала Мисоно-сан, но я пропустил протест мимо ушей и вошел в опрятную гостиную. После восьмого шага я резко развернулся и без разрешения надкусил одно из ее яблок.

— А что, просторно, да и чисто тоже. Но я смотрю, телевизор слегка пыльный. Может быть, она только выглядит чистой из-за того, что здесь на самом деле не так много мебели? — спросил я, поворачиваясь лицом к ней, только чтобы обнаружить, что выражение ее лица с шокированного сменилось кровожадным. Она прищурилась, словно хотела скрыть сверкавшие в глазах огоньки злости, и крепко стиснула в руке пустую вазу. Скорее всего, она собиралась использовать ее как оружие. Это уж точно не тот настрой, с каким подобает встречать одноклассника.

— Что ты? — прошипела она.

— Я не «что». Я «кто». Я твой одноклассник, — не раздумывая, ответил я. Катая по столу недоеденное яблоко, я краем глаза изучал дальнюю часть гостиной. В одном углу бетонная стена комнаты западного типа переходила в плотно закрытую темно-красную дверь-фусуму<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#2" id="ref2">[2]</a>, которая преграждала вход в находившееся за ней помещение, судя по всему, выполненное в японском стиле.

— Эм... Можешь уйти? Ты мне мешаешь, — произнесла Мисоно-сан, изо всех сил стараясь казаться спокойной. Но ее с головой выдавали взгляды, которые она каждые несколько секунд бросала на комнату. Будь я учителем начальной школы, то похлопал бы ей за честность поведения.

— Если хочешь, я, конечно, уйду. Но перед тем, как что-либо делать, я хотел бы послушать, что скажет третья сторона.

— Я не знаю, о чем ты говоришь...

— Я говорю об этом, — ответил я, поворачиваясь к комнате в японском стиле. В следующее мгновение я услышал скрип паркета и инстинктивно отпрыгнул в сторону. Я оперся о диван и перепрыгнул через него, пытаясь отдалиться. С моей новой позиции я увидел, что на место, где я стоял раньше, теперь обрушились ваза и электрошокер, которые держала Мисоно-сан.

— Это уже немного перебор. Хотя очень жаль, что у тебя не вышло. Ведь больше такой возможности не представится. Тебе следовало напасть на меня, как только я перешагнул через порог.

Учитывая разделявшую нас дистанцию, шансов на успешную атаку у нее не было. Она могла копить злость сколько угодно и браться за любое оружие — теперь это не имело значения; она перестала быть объектом страха. Мисоно-сан пристально смотрела на меня с каменным лицом, и все же ее злость ощущалась даже на таком расстоянии. Держа продолговатый электрошокер на уровне груди, она плелась ко мне, не подавая ни малейших признаков того, что намеревается кинуться вперед в порыве слепой ярости.

— Ты знаешь?

— Разумеется.

То есть разумеется, я не знал ровным счетом ничего. Я не знал, о чем говорила Мисоно-сан, не знал я также, ни что такое правосудие, общественная мораль или нравственность, ни что Мисоно-сан любила больше всего, ни как общаться; я даже не располагал информацией о питательных веществах яблока.

Как я мог знать все это? Ну, кое-где я соврал.

— Не утруждайся. Вытащи ты хоть пулемет, я уверен, что ты не смогла бы меня убить.

Я уже говорил, что обожаю блефовать?

Мисоно-сан преградила мне путь в комнату. Ее чрезмерная честность, которая не давала ей лгать, заставила меня задуматься о том, как она справлялась с повседневной жизнью.

— Должно быть, для тебя это по-настоящему важно. Возможно, важна сама комната. А может быть, внутри спрятано что-то, что может повредить твоему социальному статусу, репутации или материальному благополучию. Может, нечто, способное погубить твое положение в обществе?

Не вдаваясь в детали, я попробовал прощупать почву, но она никак не отреагировала. Я сделал вывод, что пора было заканчивать с играми. Я никоим образом не мог предсказать, в какой момент ей завладеет безумие. Тем более сегодня я навестил Мисоно-сан не ради того, чтобы поиздеваться над ней. И я уж точно пришел не для того, чтобы выведывать ее грехи.

— Давненько не виделись, — сказал я. Словно волшебник, разоблачающий свои фокусы, я произнес ее имя:

— Маа-чан.

Электрошокер и ваза одновременно выпали из рук Мисоно-сан и грохнулись на пол. Ее плечи задергались в такт всхлипываниям — со стороны могло показаться, что над ней издевались. Подобно олененку в поисках мамы, она неуверенно шагнула ко мне. Ее зрачки задрожали, а плечи задергались еще сильнее.

— Ты помнишь меня? — еле слышным голосом спросил я. Слова вырвались почти неосознанно.

— Мии...кун?

...Имя эхом отразилось у меня в ушах, вызвав волну ностальгии. Прошло восемь долгих лет с тех пор, как я последний раз слышал это имя.

— Маа-чан.

Плечи Мисоно Маю неистово затряслись. Я обнял ее худое, костлявое тело, словно старался усмирить дрожь. Мои ноздри наполнились смесью запахов пота и женских духов.

— Мии-кун?.. — снова прошептала она, все еще не в состоянии поверить в происходящее.

— Ну же, ну же.

— Мии-кун.

— Ну же, ну же.

— Мии...кун...

Я принялся гладить ее по спине, словно мать, утешающая брошенное дитя. Это стало последней каплей, после которой она впала в истерику.

— Уааааааааааааааааа!!

Маю разразилась рыданиями, как будто в ней что-то вдруг резко сломалось. Поток холодных слез, стекавший по шее и плечам и пропитывавший все вокруг, образовал под ней лужицу.

— Мии-кун! Мии-кун, Мии-кун, Мии-кун, Мии-кун, Мии-кун!

В моих объятиях Маю вновь и вновь произносила это имя, пока, наконец, не рухнула на пол. По ее щекам по-прежнему струились слезы.

Для меня она была не просто какой-то одноклассницей.

Нас вместе пытали. Нас вместе сломили. И вместе мы обезумели.

Подобных уз не пожелал бы никто.

Это нас похитили тогда, восемь лет назад.



Спустя полчаса мы уже собрали осколки вазы, а Маю к тому времени немного пришла в себя.

— Прости. Я просто хотел тебя чуть-чуть подразнить, — извинился я. Мы сидели на диване, и я поглаживал ее волосы. В глазах Маю продолжали блестеть слезы. Она неодобрительно надула губы, но больше не жаловалась.

— Мерзавец же ты, Мии-кун. Ты мне чуть сердечный приступ не устроил.

— Я могу сказать то же самое.

У меня из-за нее действительно едва не остановилось сердце, не говоря уже о том, что ей не хватило считанных сантиметров, чтобы размозжить мне голову и раздробить кости.

— Я конфискую это.

Опасные вещи следует хранить подальше от детей. Маю не отреагировала, когда я поднял с пола ее электрошокер; похоже, ей уже было все равно.

— Идиот. Придурок. Мии-кун, ты дурак.

Словарный запас Маю, похоже, деградировал до детского. От образа уравновешенной и невозмутимой девушки, который она поддерживала в школе, не осталось и следа.

— Почему ты ничего не говорил раньше? — спросила она.

— Я заметил только недавно. Я же не знал твоего полного имени, — соврал я. Однако мой ответ не развеял ее недовольства.

— Врешь. В детстве мы постоянно играли вместе. Ты не мог не заметить.

— Ничего себе. Какая проницательность. Умница.

Погладив ее по голове, я ушел от ее вопроса. Но не потому, что не мог рассказать ей о причине; просто она, скорее всего, не поняла бы.

— Маю, у тебя такая маленькая голова. Почти как...

Маю оборвала меня на середине предложения, поднеся палец к моим губам. Она заелозила на месте, поворачиваясь ко мне лицом.

— Не Маю, а Маа-чан, — объявила она, убирая палец с моих губ.

— Тебе не кажется, что ты слишком взрослая для такой клички?

— Нет! Ты должен называть меня Маа-чан!

Маю замахала руками и ногами, как ребенок в истерике, хотя, наверное, правильнее будет сказать, что она психологически регрессировала до состояния ребенка.

— И «Мии-кун» напоминает мяуканье кошки, — озвучил я очередную претензию.

— А что не так с кошками? Ты имеешь что-то против этого прозвища?

«Конечно, против», — подумал я.

— Мии-кун — это Мии-кун, а Маа-чан — это Маа-чан. Так будет всегда!

Ее отчаянная мольба и слезы, с которыми она взывала ко мне, предполагали чрезвычайную важность ее просьбы. Под давлением обстоятельств я кивком обозначил свое согласие.

— Да, ты права. «Мии-кун» ассоциируется с синим роботом, а «Маа-чан» — с каким-нибудь маскотом, — пробубнил я.

— Да, да! Мии-кун, ты гений!

С заплаканным, напряженным лицом Маю протянула руку и погладила меня по голове. Какая-то часть меня понимала, что я совершаю серьезную ошибку, но мой разум оказался не в состоянии выдвигать какие-либо альтернативы или решения. Рассуждая объективно, было бы странным спокойно перебирать идеи в такой ситуации.

— Я та-а-ак долго ждала. Того дня, когда Мии-кун с эффектным жестом вновь ворвется в мою жизнь и назовет меня «Маа-чан», — добавила Маю.

— А... понятно, — легче от ее ответа... мне не стало.

— ...Ах да. Ты не против, если я загляну в ту комнату? — спросил я, повернув голову к комнате в японском стиле.

— Конечно, нет! — слезая с меня, воскликнула Маю. Но как только я встал, она обвила руками мою шею и повисла на мне сзади. Мне было слегка тяжело дышать, но я понес Конаки-мусумэ<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#3" id="ref3">[3]</a> на закорках в сторону комнаты в японском стиле, не переставая молиться, чтобы моя догадка оказалась неверной. Не колеблясь ни секунды, я с силой распахнул дверь-фусуму. Внутри обнаружились только два похищенных ребенка.

— Хм-м... — закрыв дверь, пробормотал я, и двинулся обратно, прямиком к дивану. Присев, я включил телевизор. На экране появилась парочка на свидании в парке аттракционов. Пока они катались на колесе обозрения, парень понюхал ботинки своей девушки. Маю плюхнулась ко мне на коленки, и я задержал дыхание, чтобы оно не сбилось.

— Мне не нравятся сопливые драмы, — констатировала Маю. Она выхватила у меня пульт и нажала «8». Телевизор переключился на скетч-шоу, но я твердо решил разобраться с очевидной проблемой, перед тем как чувствовать себя как дома.

— Маа-чан, — обратился я к ней, пропуская сквозь пальцы ее волосы, наполовину смирившись с безнадежностью ситуации.

— Ты похитила этих детей?

— Угу! — весело и непринужденно ответила Маю, словно сама беззаботность.

С сияющим от гордости лицом она поймала мой взгляд, будто выпрашивая одобрение и признание. Интересно, как бы я отреагировал, если бы действительно одобрял ее действия? Возможно, я бы даже погладил ее по голове.

— Мии-кун. Эй, Мии-кун. Может, тоже здесь останешься? Давай жить вместе.

Я изобразил на лице непонимание, притворившись, что не сообразил, к чему относилось «тоже». Возразил я по другому поводу:

— Не надо обращаться с просьбой и предъявлять требование на одном дыхании.

— Ну? Ну? Что скажешь? — в глазах нетерпеливой Маю светилась надежда. Я задавался вопросом: неужели ее манера держаться в школе была всего лишь маской? Поведение этой «маленькой девочки» выглядело слишком естественным, чтобы сомневаться в нем.

— Так... Жить вместе, в смысле, под одной крышей...

Мы были школьниками, и ожидалось, что наши отношения будут непорочными. Однако вряд ли это распространялось на тех, кто уже опорочен. Еще требовалось получить разрешение моего дяди, формально приходившегося мне опекуном.

— Мы будем вместе ходить в школу и вместе ужинать, вместе принимать ванну и вместе ложиться спать. Разве не чудесно? — размечталась Маю.

— Да, звучит замечательно, но что насчет расходов?

— Платить буду я, не волнуйся! — она искушала меня жизнью иждивенца. Но я не был против. Ситуация все равно будет временной.

— Я переговорю сегодня с дядей. Если он откажет, то я просто сбегу из дома.

Вывод получился ребяческим. Маю же, глядя в никуда, словно унесшись в царство Морфея, казалось, была уверена в осуществимости этого плана.

— А-а, знай я об этом раньше... Отправились бы тогда в классную поездку в одной группе, — ее разочарованный тон не сочетался с радостью на лице. Решив подыграть, я погрустнел. Деланно.

— Все, оставим пока эту отвратительно слащавую тему, — сказал я, хрустнув шеей. Комната в японском стиле оправдала мои ожидания. Мисоно Маю и впрямь была одной из двух тайн, не дававших покоя жителям городка. Но теперь, когда мои подозрения подтвердились, я не имел представления о том, что делать дальше. Даже предвидя такую возможность, я все равно был потрясен, когда непосредственно удостоверился в точности моего предположения.

— Разве совместное проживание не считается радостным событием? А я ввязываюсь в это ни много ни мало с нависшим надо мной преступлением...

От раздражения мне хотелось рвать на себе волосы. А затем выбросить голову и приделать новую<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#4" id="ref4">[4]</a>.

— Ня-ня? С тобой все хорошо? Ты бледный как смерть, — переставшая витать в облаках Маю принялась тыкать меня в лицо. Смотря мне в лицо и бормоча детские слова вроде «ня», она на секунду призадумалась, а затем хлопнула в ладоши в знак снизошедшего на нее озарения.

— Ты голодный!

— Ты права... Моим проблемам нет конца; что ж, хотя бы перекушу...

Сейчас было не время сдаваться под натиском окруживших меня проблем. Маленькая стрелка висевших над телевизором часов показывала чуть больше пяти, а большая повисла над восьмеркой. Дядя с тетей уже должны были поужинать.

— Мии-кун, ты всегда так много ешь, — заметила Маю, прямо как заботливая мама. Она спрыгнула с моих колен и, уперев руки в бока, встала между мной и телевизором. — Поэтому я, Маа-чан, приготовлю тебе что-нибудь! — гордо заявила она. Подсвечиваемая сзади сиянием телевизора, она казалась поистине божественной — я чуть не упал на колени в благоговении.

— Будь так любезна.

— Что тебе сделать? Я могу приготовить все, что угодно.

— Тогда сойдет любое блюдо, которое не нравится тебе.

Я машинально съязвил. На глазах Маа-чан, только-только переставшей рыдать, снова выступили слезы.

— Я шучу, это шутка. В стиле эсперанто. Я хочу того же, чего хочешь и ты, Маа-чан. То, что доставляет радость тебе, доставляет радость и мне. Правда.

Каким же пустым вышел этот комплимент, почти таким же поверхностным, как девчонки, что слоняются по Сибуе. Тем не менее, перестав плакать, Маю с гордостью объявила: «Я мигом» и побежала на кухню, даже не надев тапочки.

Сработало невероятно эффективно.

Глухой стук возвестил о том, что Маю прибыла на кухню. Я пошел проверить, что случилось. На первый взгляд комната казалась ухоженной, но на самом деле тут царил хаос. Столовые приборы были разложены по совершенно необъяснимому принципу. Ну кто держит ножи вместе с палочками?

Маю достала с полки фартук. Раскрасневшись, она накинула его поверх школьной формы и робко ждала моего отзыва.

— Что скажешь? Мне идет? — не выдержав, взглянула она на меня. Не в силах придумать подходящего комплимента, я просто обнял ее. По-моему, достойная замена.

— Мии-кун, ты мне та-а-ак нравишься.

Когда я выпустил Маю из своих объятий, она слегка покраснела и с присущим ей очарованием расцвела в прелестной улыбке.

— Так когда хочешь пожениться?

— Погоди. Что-что?

Ни с того ни с сего мы собрались стать супругами.

— Если первой у нас родится девочка — будет здорово, согласен?

Мы даже хотели завести ребенка. Страсти накалялись быстрее, чем в «Руке небесной невесты»<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#5" id="ref5">[5]</a>.

Чтобы воспрепятствовать дальнейшему развитию наших отношений, я огляделся в поисках чего-нибудь, что могло ее отвлечь. На кухне ничего подходящего не нашлось, зато я вспомнил один вопрос, который планировал задать.

— А дети? Для них ты тоже приготовишь?

Маю отлучилась оторвать два куска от батона, который лежал в висевшем на холодильнике пакете.

— Это им, — объяснила она.

— Нет. Этого мало.

— Что? Почему?

— Потому. Ты ведь умеешь готовить, так? Покорми их по-человечески.

Маю с явным недовольством опустила глаза, злобно сдавив хлеб.

— Ничего. Нам давали столько же. Нет, мы получали еще меньше. Я даже даю им столько воды, сколько они захотят.

— Это так, но...

Ее совсем покинул здравый смысл.

— Ты держишь их здесь по своей воле, так что не отказывай им хотя бы в этом. Неужели ты не помнишь, как сильно мы страдали от голода? — решил добавить я. В нашем случае нас даже заставляли «выступать» за еду.

Нет, едой это не назовешь. Даже после изнурительных «выступлений» нам перепадали лишь объедки. Ирония заключалась в том, что это соответствовало нашему положению, ведь мы являлись, по сути, животными.

Маю кивнула, хотя на ее лице ясно читалось разочарование.

— Как скажешь, Мии-кун...

— Это не требование, Маа-чан, а просьба. Я хочу, чтобы ты накормила их по собственному желанию. Но так как это просьба, то, само собой разумеется, ты вправе отказаться.

Мне стало тошно от своих слов, переполненных поддельной добротой. На самом деле я знал, что она не устоит, если я преподнесу просьбу именно так. Мое прогнившее сердце вызывало отвращение даже у меня.

— Хорошо, но... А, придумала. Мии-кун, тогда ты тоже должен выслушать мою просьбу.

Маю снова заулыбалась, словно родила гениальную идею. Теоретически меня ничто не обязывало выполнять ее желание, так как это была всего лишь просьба, но что я выиграю, если позволю логике окончательно растоптать мои чувства? Я кивнул.

— Ура! Только дай мне секундочку!

Швырнув сдавленные куски хлеба на столешницу, Маю с превеликим энтузиазмом распахнула дверцу холодильника. Я несколько мгновений понаблюдал за ней, после чего вышел из кухни, прихватив с собой хлеб.

Я сунул руку в сумку, которую оставил на диване, и достал мобильник. Пролистав список контактов, я выбрал хорошо знакомый мне номер. Тетя ответила почти сразу, и я объяснил, что останусь на ужин у подруги. Тетя наверняка ела излюбленных ею сушеных кальмаров — пока она давала согласие и просила вернуться домой как можно скорей, из трубки доносилось непрерывное чавканье. Спрятав телефон в сумку, я закрыл глаза, и, продолжая сидеть на полу, заново пережил все, через что мы с Маю прошли. В течение десяти долгих секунд в голове мелькали воспоминания, наполняя меня ужасом.

Закончив свою медитацию, я раздвинул двери комнаты в японском стиле. Я прошел в середину комнаты, делая вид, что не замечаю сосредоточенные на мне взгляды, и включил свет.

— Полагаю, следует начать с «приятно познакомиться»?

Я попытался улыбнуться на манер ведущих детских образовательных передач, стараясь произвести приятное впечатление, но тут же понял, что улыбаться в этом месте было выше моих сил. Пока я осматривал тесную, хоть теперь и хорошо освещенную комнату, меня окатило резкой вонью. В ноздри бил невыносимый запах, и мной овладело инстинктивное желание зажать нос. С тех пор, как эти двое оказались здесь, они не мылись, их одежду никто не стирал, а служившее туалетом ведро не выносили, поэтому было неудивительно, что комната так смердит. Я закрыл дверь, чтобы изолировать запах и не дать ему просочиться наружу. Я задыхался зловонным воздухом; не скорчиться представлялось геракловым подвигом.

Обитатели комнаты отреагировали на мое появление по-разному: старший брат смотрел на меня испуганными глазами, в то время как младшая сестра сверлила меня взглядом; ее и без того узкие глаза продолжали сужаться. Единственное, что у них было общего — это наручники, которыми их за ноги приковали к находившемуся неподалеку столбу. Небольшие порезы как на столбе, так и на их ногах служили доказательством попыток бегства. И брат, и сестра затаили дыхание, и их губы сомкнулись в мрачные черточки. Я сел перед ними, идеально выпрямив спину. У меня вошло в привычку правильно садиться при первой встрече с кем-нибудь. Судя по взгляду старшего брата, моя учтивость его поразила.

— Икеда Кота-кун и Икеда Анзу-чан, полагаю?

Назвав их по именам, я начал изучать их лица. Старший брат, отвечая на мой вопрос, судорожно закивал, словно сила тяготения стала воплощением его страха. Сестра же тем временем уставилась в стену, игнорируя мои попытки завести с ней разговор. Что ж, это естественно.

— Можете называть меня «Онии-сан». Конечно, «Онии-чан» тоже вариант.

— М... хорошо, — пробормотал Кота-кун.

— Но мое имя — секрет, — добавил я, попытавшись придать своей непримечательной личности немного таинственности. Не обращая внимания на их настороженные взгляды, я поболтал хлебом у них перед лицом.

— Проголодались?

— Э, м-м, д-да. То есть нет... — невразумительно ответил Кота-кун. У Анзу-чан, видимо, кончилось терпение и, не отводя взгляда от стены, она в конце концов заговорила:

— А ты как думаешь? Мы с самого утра ничего не ели. Давай уже его сюда.

В ее тоне звучала лишь откровенная злость и враждебность. Она без колебаний потянулась за хлебом. Я вложил его в миниатюрные руки Анзу-чан. Она разорвала и без того замызганный хлеб на куски, будто собиралась пойти на пруд покормить карасей. Должно быть, проверяла его, но хлеб не содержал ни крема, ни шоколада, ни яда.

— Еще мы сегодня приготовили вам настоящий ужин, — сказал я.

Анзу-чан разом прекратила вивисекцию хлеба и повернулась ко мне, округлив от удивления глаза.

— Эм... что ты имеешь в виду? — спросил Кота-кун. На его лице читалась тревога; на предвкушение не было и намека.

— Девочка, которая вас похитила, сейчас готовит ужин. Правда, я не знаю, что именно.

— Что готовит? Ужин? Что в нем? Яд? Или вы заставите нас есть вареных тараканов? — обвиняюще выпалила Анзу-чан, и тем самым подтвердила мои подозрения насчет того, что только что проверяла хлеба на наличие яда. Меня довольно-таки сильно впечатлила ее осторожность. Настолько, что захотелось малость позадирать ее. Кота-кун тем временем нервно смотрел на нас, вероятно, страшась, что сестра разозлит меня.

— Яд и тараканы, значит... Ну что ж, Анзу-чан...

— Не называй меня так.

— Тогда Икеда-сан. Если бы я подал блюдо с одним из этих ингредиентов, ты бы съела его?

— Конечно, нет.

— А что, если бы я сказал, что в противном случае пойду на убийство?

— Если бы я его съела, то все равно бы умерла.

Я покачал головой.

— Я не это имел в виду. Если ты откажешься, то умрет твой брат, — уточнил я. Мальчика передернуло. На глазах выступили слезы. Анзу-чан бросила на своего жалкого брата презрительный взгляд.

— Легко принимать односторонние решения, когда последствия ложатся только на тебя. Однако не забывай думать о том, на кого, кроме тебя, повлияют твои решения; ты должна отвечать за свои действия.

Например, как я отвечаю за Маю.

Услышав это, Анзу-чан опустила голову, а ее сердитый взгляд потерял свой пыл.

— М-м, я съем, так что... — вступился наблюдавший за нами Кота-кун.

— Хм-м?

— Я все съем, так что, м-м... пожалуйста, не говори так, м-м... с Анзу.

Кота-кун запинался, но в его словах, тем не менее, прослеживалась твердая воля. Под его пронзающим взглядом я вдруг осознал, что он и вправду был самым что ни на есть старшим братом. Анзу-чан, не сумев скрыть удивления, со слезами на глазах схватилась за руки Кота-куна. .

— Пожалуйста, не обижай Анзу, — повторил он.

— ...

Сказанное им резануло меня до глубины души, вновь разжигая затухающие угольки моей совести. Какие же дети порой безжалостные.

— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я какой-то подонок, которому нравится играть с гордостью и жизнями людей. Это был риторический вопрос. Прошу прощения. Пожалуйста, не воспринимайте его всерьез, — упав ниц, извинился я.

— Я... я тоже извиняюсь.

Кота-кун скопировал мои движения. Анзу-чан, естественно, даже не шелохнулась.

— Это ты виноват, что задал такой вопрос, — пробормотала она. Как по мне, так виноваты те, кто действительно делают такие вещи, но я промолчал. Продолжать этот разговор было ни к чему. Не то, чтобы я ничего из него не вынес, просто они оказывали такое давление на мою совесть, что еще чуть-чуть — и у меня бы отказало сердце.

Они, наверное, умирали от голода, так как молча набросились на хлеб, который Анзу-чан до этого проверила, а точнее, стерла в порошок. Несмотря на отсутствие вербального общения, по тому, как они смотрели друг на друга, было видно, что они дорожили каждым мгновением, проведенным вместе.

Я сел, скрестив ноги, подпер рукой подбородок, и просто наблюдал за ними.

Старший брат, Икеда Кота, учился в четвертом классе начальной школы. Цвет его кожи, покрытой слоем грязи, было невозможно определить. Худоба и челка до бровей. Хотя он был старше на два года, но с опаской относился к перепадам настроения сестры. Но, казалось, это произрастало не из страха, а скорее из чрезмерной любви. По-моему, весьма похвально. Младшая сестра, Икеда Анзу, училась на втором году начальной школы. Она тоже была вся в грязи. Ее доходившие до плеч волосы завивались вверх, возможно из-за того, что она спала на них. В ней сплелись упрямство и гордость, что проявлялось в ее зрелой речи. Эта парочка, похищенная Маю, выглядела гораздо более худощавой, чем на фотографиях в газетах, хотя мешков под глазами у них не было.

— Мрм, шо? — Анзу-чан нахмурилась, усиленно работая челюстями. Ее злобный взгляд в сочетании с набитыми как у хомяка щеками являл собой поистине умилительное зрелище.

— Я просто подумал, что сестры довольно милые.

Все еще раздутые от еды щеки Анзу-чан покраснели, и она отвела глаза. Или нет. На самом деле направленный в мою сторону сердитый взгляд стал еще более угрожающим.

— Я не, м-м, твоя щештра, — проворчала она, выдавливая слова сквозь еду.

— Ты права. Но когда ты видишь собаку, у тебя же не возникает желания ее убить, верно?

— М-м-м? Что?

— Все-таки ты хорошая девочка.

Раздраженная моим самодовольным видом, Анзу-чан проглотила остатки хлеба, чтобы сказать мне:

— Какой ты противный.

Кота-кун подавился, затем склонил голову, извиняясь за свою сестру. Ну и картина, наверное — добродушный похититель и его извиняющаяся жертва.

— Ладно, раз вы сыты, то теперь можно обсудить с вами кое-что важное, — сказал я.

— От этого мне еще сильнее есть захотелось, — возразила Анзу-чан.

— Анзу, хватит, — предупреждающе утихомирил свою сестру Кота-кун. Я окинул взглядом их лица и продолжил:

— У меня к вам просьба. Я хочу, чтобы вы сказали, что это я вас похитил. Забудьте о девочке, которая похитила вас на самом деле. Даже не упоминайте о ее существовании. Если вы пообещаете, то...

Я пообещал, что освобожу их, если они согласятся выполнить мою просьбу. Я соврал. Честно — только крайне ущербный человек поверил бы такому подозрительному заявлению. До такой степени доверчивый и наивный человек долго не проживет в этом изолгавшемся мире.

Рано или поздно мне придется убить их.

Мертвецы умеют хранить тайны.

Как известно и тому убийце, о котором ходят слухи.

— Э, м-м... — Кота-кун поднял руку.

— Чем могу быть полезен, Кота-кун? — вычурно ответил я.

— Ты сказал, что «освободишь» нас. В смысле, м-м... ты нас отпустишь?

— Именно это я и имел в виду.

— А... понятно. С-спасибо, наверное...

Слова как-то неохотно покидали губы Кота-куна, словно бы он не хотел отсюда уходить. На удивление, даже Анзу-чан не так сильно обрадовалась. По их виду можно было подумать, что они специально дали себя похитить.

Похищение субъективно хуже, чем убийство. Когда убийца лишает кого-то жизни, на этом страдания жертвы прекращаются. Память о похищении же гнетет еще долгие годы спустя после освобождения. Полученная травма обрекает пострадавших на жизнь, полную безумия.

И хотя им уже никак не помочь...

Хотя это хуже смерти...

Им проходится жить.

И терпеть собственное существование.

Они вынуждены подчиняться общественным нормам, которые давным-давно находятся за гранью их понимания.

...Черт побери. Такое не забыть.

— Так как именно вы здесь оказались? — спросил я радостным тоном, чтобы замаскировать злость, спровоцировавшую вопрос.

— Мы, м-м... играли на улице, а потом она пришла и, м-м... привела нас сюда... — нерешительно ответил Кота-кун и бросил на Анзу-чан робкий взгляд. Несмотря на то, что Анзу-чан сидела спиной к Кота-куну, она накрыла его руку своей. Я кивнул и сделал вид, что понимаю. Однако про себя я кричал: «протестую!»<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#6" id="ref6">[6]</a>. Они играли на улице даже после серии недавних убийств? Я сильно в этом сомневался. В новостях сообщали, что они пропали вечером, так что они действительно находились в это время на улице. Но было крайне маловероятно, что родители вот так выпустили бы их погулять... Наверное.

Несоответствие в его рассказе крепко засело у меня в голове, но я решил не углубляться в это.

— Что ты тут делаешь? — раздался сзади резкий голос вслед за грохотом дверей. Я обернулся и обнаружил холодную и невозмутимую «школьную» Маю со сковородкой в руке. Ее типичный для семнадцатилетнего подростка нрав создавал иллюзию, что регрессия возраста, которую я застал пятнадцать минут назад, была показной. С озадаченным видом Маю шагнула в комнату и тут же споткнулась о татами. Я поспешно подхватил ее и получил в награду сухое «спасибо».

— Всегда к твоим услугам, — ответил я с бессмысленной учтивостью. Я взглянул на содержимое сковородки.

— Якисоба<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#7" id="ref7">[7]</a>, — Маю с сияющей улыбкой поднесла ко мне сковороду; это было либо ее любимое блюдо, либо то, в приготовлении которого она была уверена. Аромат соуса, смешанный с запахом комнаты, усмирил мой голод.

— Давай что-нибудь подложим под нее... — предложил я.

К сожалению, Маю, кажется, не поняла моего японского, так как поставила сковородку прямо на татами. Послышалось мерзкое шипение, сопровождавшееся запахом горелой соломы. Комната превратилась в настоящую какафонию жутких запахов.

— Давай поедим на кухне, — сказала Маю, подергивая меня за рукав. Я мягко отклонил эту идею:

— Поедим здесь.

— Почему?

— Потому что ты приготовила и для них, разве нет?

Маю разомкнула губы, готовая озвучить свое несогласие. К счастью, она ограничилась легким выдохом. Маю ясно давала понять, что была не в восторге от ситуации. Тем не менее, она послушно села и передала мне палочки. Я взглядом попросил ее дать палочки и детям. Маю сделала одолжение и небрежно кинула их им на колени. Какое-то время они просто удивленно моргали. Но это продолжалось недолго — брат и сестра поддались голоду и повернулись ко мне за сигналом, что можно приступать. Я кивнул, и не прошло и секунды, как они потянулись к сковородке палочками.

— Осторожно, горячо.

Похоже, они не услышали, потому что уже были по шею в сковородке. Они наверняка бы набросились на еду, даже будь она отравлена. Они даже не дали мне взять немного себе.

— Вкуснотища!

— Угу, очень вкусно!

Даже Анзу-чан от чистого сердца похвалила Маю, жадно заглатывая еду. Любой нормальный человек пришел бы в восторг от того, что его блюдо так высоко оценили, вот только Маю нельзя было назвать нормальной. Наблюдая, как дети поглощали приготовленную ею еду, она с нескрываемым раздражением скрежетала зубами и вцепилась в свою руку так сильно, что ногти впились в кожу. Я боялся, что она закричит на них, но ничего подобного не произошло. Нет, Маю была не настолько кроткой. Она медленно подняла палочки. От того, что последовало за этим, я ослабел так, что чуть не потерял сознание. Она обрушила руку вниз, целясь кончиками палочек в голову Анзу-чан в попытке вонзить их в нее.

— Нет! — вскрикнул я, протягивая правую руку, чтобы остановить палочки. Цветастые палочки Маа-чан насквозь прошли через ладонь.

— Ай... у меня из руки, кажется, вылез инопланетянин...

— Мии-кун?..

Маю озадаченно посмотрела сначала на палочки, косо торчавшие из моей руки, затем на меня. Брат с сестрой тоже приковали взгляды к моей руке, но от еды не оторвались. У этих детишек стальные нервы... ну или просто ненасытный аппетит. Маю отреагировала, только когда из моей раны хлынула кровь.

— Я поищу, чем перевязать, — поднимаясь на ноги, сказала она. И каким беззаботным тоном. Чувство вины ей явно было чуждо.

— Рана не настолько серьезная; мне хватит и пластыря...

— Нет. Если попадут микробы, твоя рука станет пузырчатой.

Пузырчатой, значит. Я попытался себе это представить. Интересно, что у меня «станет пузырчатым», плоть или кожа?

— И я приготовлю ужин только для тебя.

Меня это не особо обрадовало. Когда тебе предлагают что-то помимо того, что едят остальные, то возникает ощущение, словно это какая-то дискриминация по отношению к тебе. Маю уже выходила из комнаты, но я ее остановил:

— Готовить для меня необязательно. Я не хочу беспокоить тебя.

— Что ты, никакого беспокойства.

Ну, это будет беспокойством для меня.

— Мне пока хватит. Знаешь, я... м-м... все равно сегодня ночью отведаю тебя.

Как только слова слетели с моих губ, меня окатила волна сожаления. Лицо от смущения окрасилось в темно-малиновый — оно еще никогда так сильно не горело. Дети кололи меня осуждающими взглядами, которые причиняли гораздо больше боли, чем рана. Я посмотрел на Маю, отчасти побаиваясь ее реакции. Хотя напрасно — вид у нее был сдержанным. Она схватила меня за руку с двумя дополнительными пальцами, торчащими из ладони, и вытянула из комнаты. Закрыв за собой дверь, она расцвела в лучезарной улыбке.

— Правда?

— Позволь узнать, к чему относится твой вопрос? — ответил я, бог знает почему изображая из себя джентльмена.

— Так... так... значит, меня? Сегодня? Сегодня ночью? Ура!

Эффективность моей уловки превзошла все мои ожидания. Заликовав, она подняла руки в воздух. Интересно, может, в девичьих мозгах течет серная кислота?

— М-м, это можно обсудить потом... П-принеси сперва пластырь, хорошо? — я как мог постарался переключить ее внимание на палочки, что приютились в моей ладони. Я не был уверен, сработает моя хитрость или нет, но Маю с улыбкой кивнула и побежала, словно собака за косточкой. Спровадив ее, я вернулся в комнату и сел на прежнее место. Я схватился свободной рукой за предметы, растущие из моей кисти.

— Ох ты ж. Кость царапают. Ай, ай. Фух... вытянул. Аж мурашки по коже.

Я не без шума выселил палочки из их временного жилища. На ладони вырос красный куполок крови, заливая линии руки темно-красным. Облизывая руку, чтобы не испачкать татами, я почувствовал на себе тяжелый, пристальный взгляд и посмотрел в сторону. Взгляд принадлежал Кота-куну, но по-настоящему удивило меня то, что вся якисоба исчезла.

— М-м, спа...сибо.

— За что? Поблагодари лучше Онэ-сан. Это она приготовила еду, так что твоя признательность по праву полагается ей.

— Нет, я не это хотел сказать, — ответил он. Затем, слегка поклонившись, с застенчивой улыбкой продолжил:

— Ты защитил Анзу.

У меня появилось ощущение, что он привязывается ко мне. Анзу-чан же делала вид, что ничего не слышит, выискивая в сковородке остатки якисобы. Рассмеявшись, я заверил их, что волноваться не о чем.

...Пожалуй, в контексте наших с Маю отношений ситуация была забавная.

Мне откровенно не хватало слов, чтобы их описать.



Закончив обрабатывать рану, я поспешил домой. Уйти, оставляя Маю со слезами на глазах, было нелегко, но моя жизнь не могла вращаться вокруг нее — я не мог позволить себе такой роскоши. Впрочем, это наполовину ложь. Спустившись на улицу, я ощутил на коже стылый ночной воздух; от ветра слегка пробирала дрожь.

— Насыщенный выдался денек...

...Такой же отвратительный, как запах соляной кислоты. Я глянул на плотно забинтованную руку. Маю тогда вернулась и радостно заявила, что «пластыря не осталось!», и, несмотря на отсутствие медицинских знаний, попыталась перевязать мне рану. Единственное, что в оказанной ею первой помощи удовлетворяло на все сто процентов — это количество бинтов. Я стянул их с руки, но запах лекарств, похоже, уже въелся в кожу. Сегодня, видимо, был день плохих запахов.

— Не ожидал, что когда-нибудь буду снова замешан в похищении...

Только на этот раз похитителем был я. Единственный вид отношений, в котором допустимо меняться ролями — это детская вражда. Мои мысли занимали и двое похищенных младшеклассников. Пока я наблюдал за детьми и общался с ними, у меня появилось ощущение, что здесь что-то не сходится. Где-то закралось противоречие — мне показалось, что они слишком уж легко смирились со своим положением — но я затруднялся определить, что именно меня насторожило.

— Стоп.

Я вспомнил про вопрос, который так и не задал. Я оглянулся на дом, освещенный рядами оконных огней. Словно в театре теней, его устрашающий вид усиливал темноту вокруг.

Что поделать, спрошу завтра. Это было не так важно, да и возвращаться только ради одного вопроса не хотелось. К тому же у меня было предчувствие, что если я вернусь, то Маю заставит меня остаться на ночь. За это тетя огрела бы меня по голове каменным светильником.

Так что спрошу у нее завтра. Если не забуду.

Зачем ты похитила этих детей?


Восьмой инцидент [бессознательное убийство]

Я люблю куриную кожу. Мне также нравится кожа лосося и мясо морского карася. Если бы мне пришлось оценить каждое лакомство обособленно от других, то должен признать, что такой подход был бы весьма неуважительным. Поступить так — почти то же самое, что отрезать кому-нибудь уши, а потом присвоить им большую ценность, чем самому человеку. Несусветнейшая глупость. Оставались бы еще глаза, рот, руки и ноги. Того, кто не способен насладиться всей их прелестью, можно охарактеризовать лишь как исключительного транжиру. Но лично мне не доставляет ни капли удовольствия ни канибализм, ни использование частей человеческого тела в декоративно-прикладных целях. Поэтому давайте оставим эту тему и перейдем к вопросам, более важным в отношении моего будущего. Ой, умер. Я твердо верю в то, что, дабы не пришлось строить дом на песке, жизненно необходим фундамент, заложенный с учетом всестороннего рассмотрения . Откровенно говоря, я с превеликой радостью попросил бы кого-нибудь поделиться со мной своими мыслями. Кого-нибудь, похожего на меня. Кого-нибудь с такими же привычками, как у меня. Кого-нибудь, кто находится в той же ситуации, что и я, но при этом смотрит на вещи иначе. Посидеть в кафе с братом по разуму. Это стало моим сокровенным желанием с тех самых пор, как я достиг предела своих возможностей — предела мысли одного человека. Кое-что меня все же тяготило. Если я все-таки смогу найти кого-то, похожего на меня, то неужели все закончится мирной беседой? Признаться, меня довольно легко вывести из себя, и я чересчур напорист с теми, кто мне небезразличен, а это может расстроить собеседника. Более того, я нередко начинаю диалог дракой. Поэтому я не решаюсь отправляться на поиски родственных душ. Мне страшно. Страшно посмотреть в зеркало. Страшно от того, что я могу замахнуться на собственное отражение... К худу ли, к добру ли, но я никогда не встречал похожего на меня человека. Хотя нет, однажды я все-таки случайно наткнулся на себе подобного, и то на какие-то пару секунд. Возможно, люди моей породы прячутся, словно представители вымирающего вида. Даже если нас несомненно много. Я люблю ночные походы в магазин и музыку в исполнении красивой девушки. Если бы вдобавок кто-нибудь смог похвастаться компульсивным стремлением убивать и значительным опытом игры в прятки, то он вполне мог оказаться человеком моей породы. Ну, относительно музыкального вкуса я не так строг. Даже если бы он предпочитал мужской вокал, я бы все равно поприветствовал товарища с распростертыми объятиями. Вот до чего я дошел в своем отчаянии. Даже получи я наиподозрительнейшее электронное письмо с подсказкой о местонахождении похожего на меня человека, мои ноги, вопреки протестам мозга, привели бы меня к указанному месту. Сегодня, прогуливаясь до местного продуктового магазина и заодно высматривая себе подобных, я обнаружил своих врагов, патрулирующих окрестности, словно хищники. Хотел бы я беззаботно плыть по течению жизни, пока не стану полноценным членом общества. Или, по крайней мере, я на это надеялся.



Примечания:

1. Сэцубун: отмечается 3 февраля и является частью фестиваля наступления весны Хару-мацури. Праздник связан с ритуалом изгнания демонов.<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#ref1">↩</a>

2. Фусума: тип раздвижных дверей-перегородок в японском жилом доме.<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#ref2">↩</a>

3. Конаки-мусумэ: игра слов. «Конаки-джиджи» — разновидность японского демона. «Джиджи» означает «старик», а «мусумэ» — «молодая девушка».<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#ref3">↩</a>

4. Анпанман: отсылка к серии японских книжек для детей и одноименному аниме.<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#ref4">↩</a>

5. Отсылка к игре Dragon Quest 5: Hand of the Heavenly Bride.<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#ref5">↩</a>

6. «Протестую!» — коронная фраза главного героя (юриста) визуальной новеллы Phoenix Wright.<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#ref6">↩</a>

7. Якисоба: «жареная лапша в соусе», — блюдо японской кухни, заимствованное из Китая в начале XX века.<a href="http://indifferenttranslations.blogspot.ru/p/blog-page_21.html#ref7">↩</a>