OreGairu 8 (рус) Глава 7

Глава 7: Стоит ли говорить, что даже Хикигая Комачи порой проявляет доброту?

К концу ноября вечера и ночи заметно похолодали.

Однако я был покрыт потом, потому что полдороги домой изо всех сил давил на педали.

Дома из моего часто открывавшегося рта хотя бы пар идти перестал.

В чём был, я вошёл в ванную, скинул с себя школьную форму и встал под душ.

Горячая вода больно колола моё холодное после улицы тело.

В который раз смывая с волос шампунь, я понял, что плохое настроение водой смыть не получится, и закрыл кран.

В зеркале отражалось только моё мокрое я. Со всё тем же нелепым и угрюмым выражением лица.

Я вышел из ванной, обтёрся насухо и переоделся в домашнее.

На втором этаже, в гостиной, находился только наш кот Камакура, в позе мясного рулета спящий на диванных подушках.

Лучшее средство от усталости – зоотерапия. Я слишком уж неистово крутил педали, и организм, выработавший неприличное количество молочной кислоты, находился просто по ту сторону усталости.

Сев на диван, я перевернул Камакуру, вытянул его в длину, пощёлкал по ушам, потискал лапки и зарылся лицом в шерсть на пузе. Блин, охрененно.

Донельзя разозлившись на меня за такие игры, кот холодно на меня смотрел. В его взгляде отчётливо виднелась фраза: «Ня что с этим человеком?..» Чё, не понравилось, охрененный ты мой?

– Ха-ха-ха… Ха-а…

Я заметил, что мой смех перешёл во вздох.

– Прости.

Я попытался погладить кота в знак извинения, но он отвернулся и спрыгнул с дивана. Медленно ступая по полу, он подошёл к двери, подпрыгнул на высоту ручки, умело открыл дверь и вышел. А закрыть за собой? Зима почти, холодно, блин.

Ушедший Камакура оставил меня в полном одиночестве.

Обычно вечера были тем ценным периодом времени, который я отводил на расслабон и бесцельное времяпрепровождение.

Однако, несмотря на всю тишину, в голове моей крутились те же мысли, что и по пути домой.

Мысли о выборах в учсовет. Пытаясь насчитать, сколько раз повторил сам себе одни и те же вопросы и ответы, я совсем сбился со счёта.

Юкиношьта и Юигахама. Что произойдёт, если одна из них станет президентом учсовета? Мы лишимся клуба обслуживания. Ничего страшного в этом нет. Это неизбежно. Рано или поздно, но это случится. Даже если его не разобьёт внешняя угроза, он прекратит своё существование после нашего выпускного.

Так в чём тогда дело? То, что клуб однажды исчезнет, я понимал с самого начала. Так в чём тогда дело?

Стоп, почему я вообще об этом так пекусь?

Сейчас меня начнёт допекать то, что я вообще о чём-то пекусь, и л’си, избранный фал’си с Пульса, будет сослан с Кокона…

Ни серьёзный, ни несерьёзный подход к ответу меня не приводили.

Я возвёл взгляд к потолку и испустил протяжный вздох.

Раз я не понимаю, в чём дело, значит, ответа нет.

Но одним из начальных условий всей задачи было то, что у меня нет причин.

Причин шевелиться, причин действовать. Причин решать задачу.

Нет причин решать – нет и задачи.

Кандидатуры Юкиношьты и Юигахамы подводили просьбу Ишшики к логическому выполнению. Их план можно назвать эффективным… с высокой долей вероятности того, что он сработает.

А раз так, мне делать больше нечего.

Ради Ишшики выступать против девушек мне незачем.

Но неуютное ощущение того, что я должен что-то сделать, никуда не уходило. В голове постоянно вертелся вопрос: «Всё ли сейчас хорошо?» Каждый раз, как он возникал, я отметал его потоком доводов, но вскоре он возникал вновь, и процесс повторялся заново.

Блин, что за манера? Разбираться в чём-то на ходу – тоже само по себе задача.

И всё же, большинство предыдущих проблем решать удавалось хрен пойми как и по мановению фиг знает какой палочки. Я даже обсудить свои проблемы ни с кем не мог, а если бы и мог, то не стал бы.

Люди обращаются за помощью либо к ближним своим, либо к тем, кто их поддерживает.

Но если границы доверия пересечь, отношениям наступит конец. Представьте, как просите лучшего друга оплатить половину вашей ипотеки.

Так что круг лиц, к которым я мог обратиться, был слишком узок.

Пока ты не сможешь поддерживать других, ты не имеешь права просить поддержки для себя.

Раз вы падёте оба, доброта протянувшего к тебе руку помощи человека будет истоптана и загажена. Если этим кем-то буду я, это произойдёт с доверием ко мне других.

В кредо одиночек входит пункт о том, что мы не мешаем остальным. Они гордятся тем, что не доставляют никому лишних проблем. Так что я должен гордиться тем, как обычно поступаю.

И поэтому ни я не стану ни на кого полагаться, ни другим на себя не дам.

Но если исключение из этого правила и есть, то только семья.

Семью ты волен парить сколько душе угодно. Если мои домашние начнут мне докучать, я буду молчать.

Доброта и доверие членов семьи не подчиняются законам, и они готовы протягивать тебе руку помощи, какой бы ситуация ни была.

Пусть на отца никогда нельзя положиться, пусть мама болтлива и иногда бесит, пусть я сам ни на что не годен, пусть моя красивая и порой подлая сестра не шибко всматривается между строк.

Этим отношениям причина не нужна.

А если и понадобится – «мы же одна семья».

Даже если ты не можешь кого-то простить или ненавидишь – причина не изменится.

И если я решу на кого-то положиться…

…почему бы этому человеку не оказаться членом моей семьи?

Просто темка не из тех, которые я стал бы обсуждать с родителями… Польза от них, конечно, есть. Они ведь для того и существуют, чтобы растить меня, периодически ругать и дарить свою любовь, я прав? Вы сперва о своём возрасте да здоровье позаботьтесь, блин. И тут, скрипнув, открылась дверь.

«Опять Камакура?» – подумал я, поворачиваясь к ней лицом. Но в гостиную вошла Комачи, на которой был свитер размером больше нужного.

Судя по тому, как моя сестра, не обращая на меня никакого внимания, открыла холодильник, она решила немного отвлечься от учёбы и чего-нибудь попить. Не обнаружив ничего подобающего её вкусу, она закрыла дверцу.

Похоже, напиток лишь ей один и нужен был – она вернулась к двери.

– Комачи, – непроизвольно окликнул я её.

– Чего?.. – спросила она, повернув ко мне только голову и глядя вполоборота. Значит, всё ещё злится… Может, в другой раз поговорить? Нет, если я сейчас отмолчусь, то испорчу всё ещё больше.

– А-а-а, – запнулся я. – Кофе будешь?

Комачи кивнула.

– Угу…

– Принято…

Я встал и принялся за дело: налил в чайник воды и поставил греться, а чтобы не тратить время зря, сразу же взял две кружки и банку растворимого кофе.

Комачи ждала чайник, молча склонившись над кухонной стойкой, примостив подбородок на ладонях.

Я тоже ничего не говорил.

Вскоре вода вскипела, и я разлил ей по кружкам. Мне в лицо ударили запах кофе и жар кипятка. Я повернул одну из кружек ручкой к Комачи и придвинул к ней.

– Вот.

– М.

Комачи взяла кружку в руки и пошла к двери. Явно в свою комнату собирается.

Она всем телом приказывала мне не разговаривать с ней, пока она не остынет, но когда я слушался чужих приказов?

– Слушай, Комачи…

– …

Она остановилась прямо перед дверью, но ждала моих следующих слов, не поворачиваясь ко мне лицом.

Интересно, думает ли она о том, что я не опускаю руки даже сейчас?

– Мне нужно с тобой посоветоваться, – обеспокоенно сказал я.

– М-м-м. Ну говори, – сразу же откликнулась она, прислонившись спиной к стене.

Впервые за неделю посмотрев друг другу в лицо, мы засмеялись.

Но Комачи быстро закрыла рот и откашлялась.

– Только сначала ты должен сказать кое-что ещё, а?

Верно. Мы только-только помирились, и сразу просить об одолжении будет слишком эгоистично. В поисках нужных слов я почесал затылок.

– Я в тот раз это… В общем, прости за то, что так с тобой говорил.

Комачи мрачно надулась.

– Не только говорил. Извинись ещё за свои поведение, характер и глаза.

– Ага…

Я не стал перечить ни единому её слову. Комачи продолжила:

– И в том, что бы там ни случилось, по-любому виноват ты.

– А-а-а, действительно.

Мне нечем было ей возразить. Но облава Комачи этим не заканчивалась.

– И ты так толком и не извинился.

– М… Ну да.

И правда, то, что я сказал, извинением никак не назвать.

Пока я готовился повторить всё должным образом, Комачи вздохнула. И покорно улыбнулась.

– Впрочем, это ж ты, так что мне хватит. Я же твоя сестра. Поэтому я тебя прощаю.

– Спасибо тебе большое…

Может, разозлил её я, но сейчас она вела себя просто-таки нахально. Моё недовольство у меня сейчас, наверно, и в голосе слышно, и на лбу написано. Комачи это, ясен пень, заметила, так что я отвернулся и кашлянул.

– И… я тоже хочу попросить у тебя прощения.

Она очень вежливо поклонилась. Я сам собой саркастично улыбнулся.

– Да ладно, не парься. Я тебя прощаю. Я же твой братик.

– А-а-а, в доме завёлся нарцисс!

Мы прыснули. А затем медленно прильнули к кружкам. Кофе был вкусным даже без молока, сахара и сгущёнки.

Комачи поставила кружку на стол и спросила:

– Так что случилось-то?

– Долгая история.

– Ничего страшного.

Комачи села на диван рядом со мной.

× × ×

Долгий, очень долгий рассказ завершился. Я объяснил Комачи, что произошло на экскурсии и что творится с выборами.

Она принесла с кухни ещё кофе и поставила на стол перед диваном.

– Ясно... Ну да, на тебя похоже, – первым делом сказала она. – Но знаешь, кроме меня, тебя вряд ли кто-то поймёт. Я сама понимаю, только потому что мы с детства вместе.

Я потянулся за кружкой. Комачи вбухала туда ровно столько молока и сахара, чтобы напиток стал тёплым.

Молча сев рядом со мной, Комачи взяла свою кружку двумя руками и поднесла ко рту. Отхлебнув, она подняла голову.

– Не будь мы знакомы, я бы решила, что ты дурак, и вдоволь посмеялась. Подумала, что ты ни на что не годишься… Хотя всё равно жалко.

Она подтянула ноги на диван и обхватила их руками.

– Но другие так не сделают. Они совсем ничего не поймут, но им тоже будет больно.

Я и не ожидал, что кто-то поймёт. Как иначе-то наслаждаться каким-нибудь самодовольствием? Я ведь не ради кого-то там всё это делал. Они и не смогут понять или посочувствовать мне.

Единственным исключением из правила была моя младшая сестра. Однако улыбка Комачи отдавала печалью.

– Ко мне ты добр, но это ведь только потому, что я твоя сестра, да?.. Если бы я ей не была, ты ко мне и не подошёл бы.

– Ну, как сказать…

Я задумался.

Комачи-которая-мне-не-сестра?.. Ох ты ж, что это за чудесная, очаровательная красотка с потрясной фигурой? Я прям видел, как прыгаю с крыши после её твёрдого отказа, так что лучше держаться от неё подальше…

Понятно. Но этого не случится. Я представить себе не могу, чтобы Комачи не была моей младшей сестрой. Да и не в том дело, чтобы вместе гулять. Я ни с кем не сошёлся бы вне зависимости от того, была она моей сестрой или нет.

Комачи – это Комачи, и ничего, кроме Комачи. Зачем вообще допускать, что она может не быть моей сестрой?

– Знаешь, забудем это предположение – я рад, что ты моя младшая сестра. А фраза-то на много баллов потянет.

– Б-братик! Мф…

Притворяясь, что прячет слёзы радости, Комачи закрыла лицо руками. Даже носом зашмыгала для реалистичности. Но в следующую же секунду она преждевременно прервала свой фарс и, сделав невозмутимое лицо, саркастично сказала:

– Хотя если бы ты мне братом не был, я бы к тебе не только не подошла, но и не думала бы о тебе совсем.

Прошу прощенья?.. Девочка ещё злится? Это уже домашнее насилие, прекрати, пожалуйста.

– Нет, ну во мне же всё равно что-то хорошее есть, да?

– Не-а. Блин, за что мне такое наказание? Задрал.

Так далеко можно было не заходить… Я же теперь в печали. Да у неё и лицо сейчас такое серьёзное…

Ты тоже для меня больше не кавайная няка…

Пока я, цокая языком, ехал на поезде своих безрадостных мыслей, Комачи быстро улыбнулась и пихнула меня в бок.

– Но так мы и показываем свою любовь друг к другу после всех этих пятнадцати лет. А, фраза-то на много баллов потянет!

Ага, то есть, то, что ты сказала сейчас, плещется где-то на дне.

Но что самое странное, её слова убеждали.

– Ну да, как ещё после пятнадцати лет-то?..

Прожитые годы чего-то да стоили. Хотя бы той же некавайной младшей сестре, которая так их ценит.

Вдруг плечам стало тяжелее. Повернув голову, я увидел, что Комачи опёрлась на меня.

– И ещё пятнадцать лет. Нет, нас ждёт куда больше.

В это можно поверить. И как за пятнадцать лет я научился уживаться с Комачи, так однажды смогу и с кем-то другим.

Но нынешнему мне это не под силу.

– Завязывай с софистикой.

– Слушай, когда ты софистику разводил, я терпела, – сухо ответила Комачи. Она потыкала пальцем мне в щёку. – Есть сейчас и есть потом! Понимаешь?!

– А-ага…

Комачи довольно кивнула и убрала палец с моей щеки. А затем помрачнела.

– Тут не только тебя всё касается, но ещё и меня. Мы же с тобой как один. Юкино-сан и Юи-сан мне очень нравятся. И поэтому я не хочу, чтобы клуб исчезал. Ведь если он исчезнет, наши пути разойдутся.

То, что ты видишься с кем-то каждый день, ещё не значит, что вы с этим человеком сойдётесь. А если с кем-то и сойдётесь, но не будете видеться, то разойдётесь всё равно. Таких взаимно обратных взаимоотношений, основанных на чувствах, мне никогда не понять.

Положив голову мне на плечо, Комачи мягко спросила:

– Так чтό, ради меня, ради моих друзей нельзя ничего сделать?

– Эх, куда деваться, раз просит сама сестра?

Ради сестры я готов на всё. Хачиман – самый лучший брат.

Комачи дала мне ответ.

Если бы она этого не сделала, я не получил бы нужного мне стимула.

Причины, которой я постоянно искал.

Замечательной причины защитить это время и место.

Услышав моё бормотание, Комачи улыбнулась и монотонно произнесла:

– Угу, раз я прошу. Я же жуткая эгоистка. Выкручивайся теперь!

– Что правда, то правда.

Я с силой взъерошил её волосы. Вскрикнув, она замотала головой, а заодно и моими руками.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – с гордостью ответила Комачи на моё слово благодарности. Я убрал руки с её головы и посмотрел на часы.

– Спать, наверно, пора. Поздно уже.

– Ну, тогда спокойной ночи.

– Ага, спокойной.

Комачи встала и ушла к себе.

А я вновь увалился на диван.

Проблему и причину её устранения я нашёл.

Но намерений Юкиношьты не понимал. Поэтому и не мог до сих пор ничего сказать.

Да и с методом Юигахамы согласиться не мог. Понять – мог. Потому что он напоминал мне свои.

Не основывались мои поступки на самопожертвовании. Ни разу.

Я протягивал короткую руку помощи, нацеленную на эффективный метод решения проблемы, и боролся до конца. Что-то из этого должно было получиться.

Поэтому с моей субъективной точки зрения мои методы превосходны.

Но если найти объективную альтернативу, от их превосходства не останется и следа.

Следы нарциссизма я видел даже во взглядах, полных сострадания и жалости. Эти чувства существуют для того, чтобы один человек мог смотреть на другого свысока. А жалея самого себя, ты сам себя и унижаешь. Но с чьей стороны это ни происходит, сии деяния ужасны и нечестивы.

Но существует одна объективная вещь, которая превосходит жалость и сострадание.

И я заметил её лишь тогда, когда она замаячила перед самыми моими глазами.

Я просто не хотел, чтобы кто-то страдал.

И это совсем не такое чувство, как жалость и сострадание.

И поэтому я и сам не назову, и другим не дам назвать её поступок самопожертвованием.

Чтобы не дать Юкиношьте Юкино и Юигахаме Юи стать президентом учсовета.

Что же сделает Хикигая Хачиман?

× × ×

Наступило утро.

Его я провёл в раздумьях.

О том, что может сделать Хикигая Хачиман.

Но в голову ничего не шло, и я даже испугался того, как за это переживаю. Че-чего? Странно… Вечером мне казалось, что я способен на всё…

Если подумать, нынешнее положение роскоши широкого выбора мне не предоставляло.

Вот решу я помешать им собственным баллотированием. И что? И сразу мимо – голосов утвердителей мне уж точно не собрать.

А помешать проведению кампаний? А смысл, если делать это буду я сам? К тому же, клевета и злословие на листовках от обличающей речи мало чем отличаются. Но обманывать людей и оборачивать их гнев на девушек мне не хочется.

Две вещи всего в голову приходит, и одна из них – прямое противостояние… Как мало я могу сделать.

Плохо мы сочетаемся с выборами, на которых побеждает тот, на чьей стороне большинство.

Сам виноват. Просить помощи не у кого. Отношений, в которых чужую ношу прощают, я ещё ни с кем не установил.

Былой я действовал мне на нервы. Возможно, так же обо мне нынешнем будет думать я будущий.

В школе я тоже продолжал размышлять и перебирать варианты, но здравые мысли мою голову, пусть даже обретшую цель, не посещали.

В неё ничего не приходило и после полудня. А до выборов оставалось совсем мало времени. Они пройдут в следующий четверг, а сегодня вторник.

Больше недели времени, а сделать что-то могу только я. Да и рабочего плана нет.

Сделать так, чтобы президентом учсовета не стали ни Ишшики Ироха, ни Юкиношьта с Юигахамой. Какую умную схему я ни придумаю, сейчас миссия кажется довольно-таки невыполнимой.

Единственная перспектива – найти нового кандидата. Но я от этого первым и отказался.

Отсрочить выборы? Или уничтожить их систему изнутри?

Но это не сработает. Пат.

Однако сделать что-то надо.

В поисках способов справиться с проблемой в одиночку я отправился в библиотеку.

Во время обеда она была не заселена.

Есть-пить тут нельзя, классные комнаты далеко – кто сюда пойдёт? Вот перед контрольными и экзаменами тут не протолкнуться.

Я изучал книжные полки на предмет книг о гражданских правах, истории школы Собу и документов, хоть чем-то напоминающих о выборах в учсовет.

Предположим, обе хотят победить. Тогда им нужно продумать избирательные платформы и речи. Если в поисках нужных бумаг мне что-то придёт в голову – везуха. Если найду уловку в правилах – бинго.

Однако ничего подходящего на глаза не попадалось, и я вновь и вновь обходил полки. Ну всё, если замечу хоть что-то, отдалённо похожее, сразу вытяну на солнышко.

Я протянул руку к верхней полке, но мои пальцы за что-то зацепились, и книга выскользнула из них.

– Бх… – вырвалось у меня, когда, рефлекторно отдёрнув от падающей книги голову, я случайно подставил под неё грудь. Из-за этого ко мне в бронхи попала слюна, и я закашлялся.

За это время свешивающая с полки толстая книга подтолкнула соседние, и они, руководствуясь принципом домино, шумно устлали пол своими тощими телесами.

Грохот и кашель эхом отозвались по залу, и немногие читающие люди холодно на меня покосились. Да-да, я вас понимаю. Самого бесят идиоты в библиотеке.

Мне удалось приглушить свой кашель и начать подбирать книги.

Но они беспорядочно лежали не только под моими ногами, но и на полке.

А-а-а, и что мне теперь делать, блин?

Испустив протяжный вздох, я сел на корточки. Из-за моей согбенной спины тут же послышался властный голос:

– Как презренен ты, Хикигая Хачиман! Муа-ха-ха!

Чтобы понять, кто там такой умный, мне даже оборачиваться не надо было. За моей спиной, громко хохоча, стоял Займокуза Ёшитеру.

– Харэ чушь нести. Презренность у меня по дефолту стоит. Тебе что-то нужно?

– Отнюдь, ведь на перерыве обеденном время своё здесь обычно провожу я. Узрев тебя, решил я здравия пожелать тебе.

Бле-е-ен, какая же ты бесючая хренова задница. Две реплики – а я уже устал как собака. К согбенной спине присоединились и опавшие плечи.

Вдруг Займокуза преклонил предо мной колено и посмотрел прямо в глаза.

– Хм?.. В чём дело, Хачиман? Беспокоит что-то?

– Да ерунда одна…

С другими ею делиться незачем. Однако Займокуза поправил очки и сказал:

– А ты скажи.

– Даже не пытайся. Такое мало кому захочется выслушивать.

– Глупости. Знаешь, сколько раз тебе приходилось слушать мой трёп? Взамен я должен сам выслушать тебя. Хм, как круто я смотрюсь, протягивая руку помощи слабому…

Тебя что, от самого себя торкает? И что значит «слабому»?.. Или же?.. Ты что, из тех, кто захочет помогать слабой девочке, пока она не выздоровеет? Знакомо.

Но, несмотря ни на какие причины, таких слов от Займокузы я не ожидал. Из-за этого на моём лице проступила улыбка.

– Не сказал бы последнюю фразу – вот тогда было бы круто… У кого цитату стырил на сей раз? – спросил я, и Займокуза горделиво улыбнулся.

– Это моя собственная.

– Идиот. Не таскай с собой такие крутые слова.

Я был столько же впечатлён, сколько и раздосадован.

Но всё же, Займокуза… Его имя в моих мыслях не появилось ни разу, но если я ищу человека, на которого можно было бы положиться…

Он может и подойти.

Именно. Докучать ему я способен без единого укола совести. Больно ему или нет, думать тоже не надо – он и так избрал путь вечной боли. Отречься от самого себя он неспособен. Другими словами, мы с этим существом похожи.

Да уж, как такому не довериться? Настроение – как хорошее, так и плохое – он способен извернуть на ура. К тому же, на физ-ре мы в паре давно стоим. Какой бы ужасной она ни была.

– Займокуза, у меня к тебе просьба.

– Хапон, хорошо. Ну, с чего начнём?

Его мгновенный ответ меня удивил, но я так ничего и не придумал.

– Ну… Для начала помоги привести это в порядок.

– А-ага… Не стоило, пожалуй, соглашаться…

Думаю, он ждал чего-то покруче, но, отбурчавшись, всё-таки начал расставлять книги по своим местам.

Жаль, конечно, но к тому, что Займокуза любит, это не приведёт. Привести такое может только к чему-то плохому. Мы ж именно с ним в паре. Чем ещё это может закончиться?

× × ×

Я кратко обрисовал Займокузе ситуацию по выборам, но разработку плана оставил на послешкольное время.

На оставшихся двух уроках я думал, как сыграть фигурой по имени «Займокуза». Но – не знаю, неудачно или очевидно – в голову опять ничего не приходило. Мы с ним вообще хоть на что-нибудь годимся?..

Так ничего и не придумав, я угрюмо дожидался конца занятий. А потом встреча с Займокузой. Сам же пригласил – сам же, прогнивший дурень, думал: «Да ерунда» – сам же и виноват.

Когда закончился классный час, мои одноклассники повысыпали из класса – кто в клуб, кто домой, кто тусить, и все в разных направлениях.

Лишь плотно сбитая группка осталась сидеть за партами. Привлекающая к себе внимание этакая ВИА «Гра» – со светленькой, рыженькой и тёмненькой.

Озадаченно накручивая на палец свои покрашенные в светло-каштановый цвет волосы, Юигахама замычала:

– Пум-бум-бум-бум-бум, хм-м-м-м…

Она держала в руке механический карандаш, но он стоял в одной точке.

Сидевшая рядом с ней и дёргающая себя за светлые локоны Миура, словно о чём-то вспомнив, вскрикнула.

– А, может, в обычной одежде в школу приходить разрешить?

– Точно! – воскликнула Юигахама, ткнув в неё карандашом, и немедленно записала это на клочке бумаги. Но когда мысль закончилась, карандаш опять остановился, и его хозяйка вновь забурчала.

Сидевшая напротив них Эбина-сан тоже запустила руку в свои короткие чёрные волосы и, вздохнув, пожаловалась:

– Отменить бы обыски! Постоянно же. Мешает очень, честно говоря. Я же когда додзики у друзей беру, то в сумке оставляю.

– Это только у тебя так, Эбина, – сказала Миура, и та весело загоготала.

– Хм, ну-у-у, э-это я, пожалуй, тоже запишу.

– Не надо, – осадила её блондинка. – О, я на крыше есть, например, хочу.

– Я тоже!

Явно продумывают детали избирательной кампании и речи. Хаяма и остальные разошлись по секциям, и помочь не могут. Хаяма, впрочем, и без секции им помочь не мог бы – Юкиношьте речь пишет.

После пятничного палева Хаямы Миура была возбуждённой и рассеянной, но в отсутствие причины сих перемен, а соответственно, и надобности о ней думать, проводила время вполне хорошо.

– А ещё в автобусе толпа вечно. Бесит, – проворчала она, накручивая локон на палец и скрещивая длинные ноги… А хотя нет, она ещё противнее, чем обычно.

– А с этим точно учсовет разбираться должен?.. – пробормотала Юигахама, но, приложив карандаш к голове и подумав, поднесла его к бумаге. – А, ладно, всё равно запишу.

Эбина-сан хлопнула в ладони.

– А, я ещё планшет в кабинет ИЗО хочу.

– Планшет… Что-то я не совсем поняла, но всё равно напишу!

Наблюдая за ними, я встал из-за стола.

А Юигахама-то серьёзно баллотироваться собирается… И управляется с этим вполне по-своему.

× × ×

Займокуза добрался до пристанционной «Сайзерии» раньше меня. Чем он удобен – его не надо долго искать. Я подошёл к столику, за которым он сидел, выдвинул стул и уселся сам.

– Прости, что так долго, – произнёс я, и Займокуза замахал рукой, мол, ерунда. Склонившись над пустой тарелкой, он жевал так, что его челюсть ходила ходуном. Зуб даю, ест. Судя по тому, что на столе осталась мука, пшеничную лепёшку-фокаччу. Рядом с тарелкой стоял открытый сосуд с гумми-сиропом. Фокачча с гумми-сиропом. Это, наверно, очень вкусно.

Кстати, я ведь и сегодня в школе поесть не успел. «Надо бы и себе что-нибудь заказать», – подумал я, но, открыв меню, осознал кое-что ещё. Даже с помощью Займокузы быстро к ответу мы можем так и не прийти. Возможно, времени понадобится много. Раз так, пообедать нужно плотно.

Я вынул из кармана телефон и позвонил Комачи. Вместо гудка заиграла какая-то песня. Почему у неё вечно песни играют, когда я ей звоню?.. Едва я об этом подумал, она сняла трубку.

– Да-да?

– На меня можешь не готовить.

– Чего?

– Да с Займокузой… Ну, короче, встреча у меня.

– Хм-м-м, а где ты будешь есть?

– В «Сайзерии» возле школы.

– Ясно!

– М.

Звонок прервался. Как легко всё и удобно, когда адресат понимает тебя быстрее, чем за тридцать секунд.

Займокуза, большими глотками вливая в себя колу, искоса посматривал на меня, и когда я договорил, решительно сказал:

– Итак, Хачиман. Начнём?.. Хотя я не понимаю столь, с чего.

Сколько решимости при такой непонятливости. Только вместо того, чтобы почувствовать, что на него можно положиться, я почувствовал укол сомнения.

– Ничего, если я сначала поем? Желудок пустой.

– Уму, так тебе надо его наполнить? Ешь, сколько душе угодно.

– Благодарствую.

Я нажал на кнопку вызова официанта. Как про-сайзерианцу (постоянному посетителю «Сайзерии»), над заказом думать мне не пришлось. Большая часть обычного меню была отпечатана у меня в голове, и в книжку нужно было подсматривать только за сезонными и новыми предложениями. Пока к нам шла официантка, я повертел в голове различные вариации заказа и выбрал наиболее сейчас подходящий.

Когда женщина встала у стола, я был уже готов.

– Дориа по-милански и жаркое-ассорти с напитком.

Официантка нажала на экран своего запикавшего планшетоподобного девайса, чтобы отметить на нём заказанные мной блюда, и Займокуза скованно поднял руку.

– А, можно мне ещё острого цыплёнка? А, и рублёной куркумы.

Ты что, ещё будешь есть?.. Впрочем, ничего страшного. Цыплёнок ведь вкусный.

× × ×

Примечания

Глава 6

На главную

Глава 8