Densetsu no Yuusha no Densetsu (Russian):DDnYnD Том 4 Интерлюдия

Внимание: перевод данного текста еще не окончен. Поэтому в нем возможны как опечатки, так и не верно или не до конца переведенные фрагменты.

— Похоже, вы действительно любите книги, — вдруг произнёс прелестный голос.
Я запрокинул голову и увидел нависшую надо мною юную девушку — очень красивую. Пожалуй, ей было пятнадцать-шестнадцать лет, как и мне самому. У неё было стройное тело и вздёрнутый носик… и длинные волнистые светлые волосы. Блондинка… в моём родном краю блондинок и не встретишь.
Я прищурился, рассматривая золотистые локоны; затем взглянул ей в глаза и захлопнул книгу:
— Не люблю. Терпеть не могу читать.
И она улыбнулась. Я нашёл эту улыбку поистине безобидной.
— Боже~ Ну и врунишка же вы. Зачем же тогда вы каждый день ходите в библиотеку?
— Потому что больше некуда идти, — пожал я плечами.
— Неужели нет? Ах-хах! Впервые слышу, чтобы в Стоуле, величайшем из северных государств, не было куда пойти.
— Вот как?
— Ну конечно. Есть множество мест, где можно поиграть…
— Много?
— Да. Весьма.
Моя улыбка, в отличие от её невинной усмешки, была натянутой.
— Ну, раз в этом вашем Стоуле столько интересных местечек, то что вы делаете здесь, в библиотеке?
— Дело в том, что…
Вдруг она нахмурилась и, похоже, немного смутилась. Но взор её оставался внимательным.
— …вы, кажется, тот, кто мне нужен.
— Оу…
— Ну и ответ...
— Продолжайте, я заинтригован. Вы привлекательны, и у вас очень красивые волосы.
Уголки её губ вновь разошлись в беззаботной улыбке. По лицу её стало ясно, что она сознаёт, насколько хороша внешне.
— Никто раньше не хвалил мои волосы… — Она дотронулась до своих локонов. — Разве они…
— Красивые. И ваше платье — тоже.
Она покраснела, её глаза заблестели. Я разглядывал её лицо, причёску, наряд… и вспоминал свой родной город. Небольшой посёлок, на крайнем севере самого северного края… Там рождались люди с редчайшим цветом волос — розовым. И у меня, и у всей моей семьи, и у друзей были такие волосы. Попробуй найди там другие!
Я никогда не встречал девушек с золотыми волосами. И поэтому я с первого взгляда был очарован этой незнакомкой. И, глядя на неё, вспоминал большую армию, которая внезапно вторглась в наше поселение; и моего отца, чью голову срубили с плеч; и мою мать и деревенских девушек, которых взяли в плен и, надругавшись, умертвили; и светловолосого короля империи Стоул, Фэннена Дараса, который приказал нам сдаться.
Я узнал тогда, что вся знать этой империи Стоул щеголяет светлыми причёсками. Блондин — значит, благородный.
И выходит, эта девушка — дворянка. Её одежда и украшения выглядели дорого.
— Вот ваши волосы, — восторженно прощебетала она, — это настоящая редкость. Никогда не видела человека с розовыми волосами.
— Совсем никогда?
— Совсем.
— Вы находите их странными?
— Нет. Очень красивыми.
— Ну ничего себе… Вот это да. Меня считают красивым! — вскинул я руки в шутливом жесте, и девушка засмеялась.
— Ах-ха-ха! Вы такой интересный человек…
Я улыбнулся в ответ этой невежественной, глупой дамочке, которая не знала, кто я, и не знала, что сотворили с моей жизнью такие, как она.
Я — заложник.
Я — сын лидера Северной группы, Ройла Эдиа. Я — пешка, которую Стоул держит на прицеле, чтобы мои соотечественники не делали глупостей. Меня и старших сыновей именитых семей Пентест и Орла держат в плену вот уже целых три года; мы считались знатными, пожалуй.
— Ну не муравьи же мы.
— А?
— Эм… если вы плохо изучали историю, то в этом нет ничего такого.
— Почему вы так полагаете? — недоуменно спросила она.
— Знаете ли вы о Гастарке? — ответил я вопросом на вопрос.
— О Гастарке?
— Похоже, не знаете.
— Эй… Это не так, кое-что я слышала о нём. Это был край под гнётом дворянина Ройла Эдиа, который собирал с подданных огромный налог, не так ли? Они были освобождены армией Стоула несколько лет назад. Поговаривают, те люди так страдали…
Что ж, эта перековерканная версия была изложена в летописной книге, известной среди стоульцев. Именно эту отвратительную, лживую книжонку я читаю сейчас. Солдаты Стоула — вот кто был повинен во всех злодеяниях, в убийстве моего отца, унижении женщин и разграблении наших семей. До их появления Гастарк существовал как мирное, благостное поселение.
А девушка всё не могла понять:
— Зачем вы спрашиваете об этом?
— О, просто потому, что я сейчас читаю о Гастарке, — показал я ей идиотскую книгу.
— Ах! — Её глаза распахнулись. — Неужели вы знаменитый историк?
— Конечно, нет! Я ненавижу какую бы то ни было историю.
— Ах!~
Она сомневалась. Я продолжал:
— Во всех учебниках истории написаны одни и те же скучные вещи. Тысячи глав авторы тратят на то, чтобы рассказать о людях, которые развязали войну, и о людях, которые в этой войне погибли. И глупое человечество, даже читая всё это, не желают учиться на своих же ошибках, они следуют своим страстям, желаниям, жажде, которую не утолить никогда. Я хочу, хочу, хочу не этого! — Я глубоко вдохнул, ощущая, что сбросил тяжёлый валун со своей души.
А глупая дворяночка, состроив строгое, неподходящее ей лицо, удовлетворённо мурлыкнула:
— Так вот оно что. Вы всё же историк — только потому, что задумываетесь о таких сложных вопросах.
— Вы полагаете?
— Да.
— Значит, если это правда, я для вас теперь скучный человек. Я вас разочаровал.
Но она повела себя вопреки моим ожиданиям — покачала головой, серьезно глядя на меня:
— Нет. Я чувствую, что вы — особенный… Мужчины моего круга только и знают, что наслаждаться праздностью и заводить интрижки, и приносят одни неприятности. Я… я знаю, что впервые в жизни вижу перед собой по-настоящему сильного мужчину.
— А на самом деле, — я рассмеялся, — и я бы не прочь завести интрижку, особенно с такой милой леди, как вы. Вы заставляете меня думать не о том.
С этими словами я подал ей свою руку. Она покраснела:
— Я даже не знаю в-вашего имени…
— Меня зовут Рифал, Рифал Эдиа. А как ваше имя, миледи?
— Моё имя…
Неожиданно человек, явившийся со мной в библиотеку, оживился:
— Ри-и-ифа-а-ал~
Я не снизошёл до ответа, допытываясь имени дворяночки.
— Ладно, ладно, — не мог утихомириться мой спутник. — А ну-ка отвлекись, Рифал, и отныне слушай, когда я говорю с тобой.
— Вас зовут…?
— Ты не слышал?
— Вас…
— Я сказал, сюда иди, Рифал! Рифал! Рифал!~
— Да что ты расшумелся?! — вскричал я, сердито оборачиваясь к юноше, что притаился на последних рядах читального зала.
На меня взглянули верные глаза моего товарища, облачённого в синюю одежду. Ригвольц Пентест — мой друг, старший сын рода Пентест и второй заложник Стоула, — был красив, кожа его казалась фарфоровой, волосы были розовыми, как у меня.
— Ну чего тебе, Риц? Не видишь, что сейчас неподходящий момент…
Юноша, которого я по-свойски называл Рицем, зыркнул красивыми глазами на светловолосую дворяночку.
— Нет, Рифал, не клюнет эта девочка на твои заигрывания.
Я возмутился. Девушка — тоже.
— Что-о-о?! Послушайте… м-м, Рифал. Кто этот нахал? — спросила она недовольно.
— Это… — всполошился я. — Не обращайте на него внимания…
Уж я-то твёрдо решил не замечать своего товарища.
— Разве можно так, Рифал? — печально воскликнул Риц. — Мы — не кто-нибудь, но гастаркские дворяне! Иметь дело с пустышками, у которых ветер в голове~ — ты не думаешь, что губишь этим свою репутацию?
Теперь дамочка покраснела до кончиков ушей, но уже не от смущения — от гнева. Слова Рица встряхнули её до глубины души.
— Что? — сердито вскричала она мне в лицо. — Да вы… вы… вы, вы не люди, гастаркцы, вы всего лишь презренные заложники! Я не позволю, чтобы меня, дочь графа Спулло, оскорбляли мятежники, деревенщина! Вы не имеете права говорить со мной в подобном тоне!
Её искажённое ненавистью лицо — вот чудеса! — посейчас оставалось миленьким.
Затем она ушла, чеканя шаг и не оглядываясь.
Ну вот. Теперь наше непрочное положение усугубляется ещё и тем, что мы в опале у местных графьёв. Нет, этого нам было не надо… и я погнался за девицей, надеясь всё исправить.
— Умоляю, выслушайте меня, не принимайте всерьёз слова этого человека…
— О, — перебил меня Риц, — вот ты и показал свою двуличную натуру. А уж такая стервочка, как эта, Рифал, уж точно тебе не пара.
— Не мог бы ты держать язык за зуба…
— Вы непростительно дерзки! Я этого так не оставлю!
— Да дайте же сказать! Вы же не можете так необдуманно принять своё решение, это недоразумение!
— Я не прощу вас! Я с вами разберусь! Да! Я скажу отцу, чтобы он вздёрнул вас, ничтожества! — проревев это, дворяночка с кривым лицом выбежала из библиотеки. Я стоял, в оцепенении глядя ей вслед… а потом вспомнил о Рице.
— ТЫ! ИДИОТ!
Мой друг, состроив невинное лицо, бормотал себе под нос:
— О~ Какое счастье, что Рифала не сожрала эта невоспитанная истеричка… это хорошо.
— Для тебя, может, и хорошо!
— Я вот о чём, — отмахнулся Риц от моей злобы, — держи себя в руках. И руки — при себе. Мы в Стоуле, оставь свой ветреный характер. Женщинам-стоулкам мы будем мстить так же, как и всем остальным. Да ты одержим, ты болен юбками! — подытожил он, явно волнуясь. Но теперь уже я смотрел на него с раздражением.
— Чего? Что? Это я одержим? Да ты сам, ловелас, сколько девушек бесчестно бросил?
— Ноль. — Невозмутимый Риц поднял руку в знаке отрицания.
— Врёшь.
— Ну, по-крайней мере, меньше, чем Рифал.
— Вот потому-то я и сказал, что ты врёшь. Если сравнивать со мной, то ты меня уже давно обставил, понял? Бабник!
— Ах~ — Самодовольная улыбка возникла на лице Пентеста. — Понятно, ты завидуешь, что я нравлюсь девушкам больше~
— Ерунда! Хватит уже меня подкалывать. Давай решим дело честно, давай посмотрим, кого любят больше, я вызываю тебя на поединок, но осмелишься ли ты, ублюдок, бороться против меня?!
Риц встал, кивая в знак согласия:
— Договорились. Кто в эти три дня сумеет завоевать женское сердце, тот и лучший.
Я тоже вскочил:
— Мне это по нраву!
— Вы двое вконец рехнулись, извращенцы?
И я, и Риц повернули голову к двери: на пороге библиотеки стоял наш знакомый розововолосый друг. Он был старше нас с Рицем на пару лет, он был натренирован и умел, он ясно улыбался. Но улыбка его не могла перебить того неуютного впечатления, какое возникало, когда смотришь в его колкие глаза.
Ещё один заложник в Стоуле. Человек, рождённый в согласии с Божественной Гармонией, старший сын Дома Орла — Лир.
Лир Орла, Ригвольц Пентест и я, Рифал Эдиа, были хорошими друзьями. С детства мы росли вместе; и теперь мы жили в чужом краю, и кроме как друг на друга, нам не на кого было положиться.
Мы не могли вернуть к жизни наших родных и близких, наших друзей и любимых, как не могли возвратить нашей родине её истинное название. У нас отняли наши земли — и с этим мы ничего не могли поделать. И когда нас взяли в плен и доставили сюда, мы оказались беспомощны.
Каждый наш день представал перед нами одними и теми же лицами; но не так давно случилось событие, которое заставило Лира надолго исчезнуть. И сегодня мы видели его в первый раз за последние три месяца.
— Ах, тебя за смертью посылать. — Риц улыбался, глядя на него. — Лир, мы тут места себе не находили, маялись от безделья, пока ты отдыхал на своей миссии. Мы как есть строили из себя заядлых выпивох, — мы же извращенцы! — и азартных игроков, хотя вот-вот кому-то из нас пришлось бы расплачиваться за проигранную партию натурой…
— Но наверняка вошли во вкус! — смеялся Лир.
— Да-да, но, увы, стоульские девушки такие глупые — только и думают, что о своей фигуре. Ужасно, правда? — вторил ему Риц своим смехом, подходя ближе. Положив руку на плечо Орла, он вдруг посерьёзнел и тихо проговорил: — Дело было плевое, ты ведь не с пустыми руками к нам вернулся?
Лир кивнул, отвечая неслышно для других посетителей библиотеки:
— Я всё уладил, можешь выдохнуть. Эй, Рифал, — он повернулся в мою сторону, — мы вступаем на путь, с которого не свернуть. Ты готов?
Я ухмылялся, и ухмылка моя говорила о том, что я уже давно взвесил все «за» и «против». Был ли я готов? Нужно ли спрашивать? Тем более что Лир всё уже подготовил.
Я давно был готов. С того самого дня, как были убиты мои родители и как была отобрана наша земля. Нет, даже не так — с самого моего рождения я ждал дня, когда я смогу спуститься. Я — старший сын гастаркского рода Эдиа, и с моего первого вдоха моя судьба ожидала меня.
Эдиа — проклятый род. Мы прокляли себя, впервые взяв в руки священный Гловиль, меч, отнимающий жизнь. Этот клинок может отобрать человеческие жизнь, надежду и мечты; и одинаково он будет беспощаден не только к людям, но и к богам, демонам, Богиням. К целому миру.
Эта сила не могла пойти миру на пользу, она не должна была пробудиться. И она была здесь. Меч дожидался меня в этой земле.
В детстве отец рассказывал мне на ночь историю о нём. Историю, которая была на самом деле.
«…Мощь, которой лучше бы не появляться никогда на свет, пришла из мира под названием Элел». «Элел? Но что это за мир такой — Элел?» «Прости, папа не знает… но этот мир взаправду существует». «Эх~» «Всё ещё хочешь сказку?»— спрашивал отец… а я тем временем уже храпел вовсю.
Отец рассказывал мне легенды. Язык их был очень сложен, и понять смысл было непросто; но каждый день, всякий день отец терпеливо повторял их мне, как когда-то повторял ему мой дед. Эту легенду род Эдиа передавал из поколение в поколение.
Папа считал своим долгом вложить мне в голову эти истории.
«Прямо посередине, там, где обитали Жрецы, мир был разделён на две половины. Облик Жрецов казался воистину нечеловеческим, это сразу было заметно. Они ярко пылали, пускай и не божественными свечениями; а вот чувства их были, напротив, холодны. Проповедники мира Элел были уродливы телом. Спустились они к нам, избирая тех, кто может противостоять силе…» «…почти все люди, которых испытали они, умерли в муках. Но единственным, кто выстоял, был молодой человек по имени Рифал Эдиа, и он был избран». «Его зовут так же, как и меня! Почему у нас одинаковые имена?» «Ах, разве это важно? Мы назвали тебя в честь нашего Первого Предка, только и всего». «Он был удивительным человеком?» «Он был несчастен», — качал отец головой.
«Несчастен?» «Да, ведь он был избран. Он стал первым человеком, несущим проклятие в наш мир. Когда Жрецы остановились на нём, они повелели: «Рифал Эдиа, избранный, ты должен заключить соглашение с нами». Рифал ответил так: «Я не хочу подписывать проклятый договор с группой странных безумцев!» Жрецы смеялись, молодой Рифал взывал о помощи слабым голосом. Он сам был слаб и не мог миновать того, что было ему суждено. Как он мог одолеть их… Жрец бросил тёмный огромный — громадный! — меч к ногам юноши, пронзил землю лезвием. Земля зарыдала, словно предвещая конец всему сущему, задрожала, вздыбилась и исчезла. Жрец сказал: — Хорошо. Возьми этот меч, Рифал Эдиа. Возьми его, Рифал, возьми в руки Меч возрождения. Перезапусти этот мир. — Нет, я не возьму… я ненавижу это место… — кричал беспомощно Рифал, но некому было помочь ему. Его тело словно не принадлежало ему, руки и ноги стремились к мечу, к проклятому клинку. — Нет, хватит… Я не вынесу этого! Кто-нибудь… кто-нибудь, помогите! Рифал рыдал в агонии, но никто не пришёл. Все люди, которых знал юный Эдиа, были убиты Жрецами, их кровь, мясо, кости, дух, мечты, надежды, отчаяние — всё пошло в ход, чтобы можно было создать этот меч. Пришлось принести в жертву тысячи живых людей для того, чтобы сотворить Меч возрождения. Людей прямо на глазах у Рифала разрывали на клочья — друзей, влюблённых… Дикие крики растворялись в пустоте, но Жрецы говорили, что это ещё не всё. Этого мало, чтобы спасти мир. Сумасшедшие Богини и… …Демон Иного мира и… …Павший Тёмный Герой…» Ничего им не сделаешь, даже если уничтожить и заново возродить эти гниющие земли.
— Возьми же меч, Рифал Эдиа, — произнёс Жрец, — и перезапусти этот мир. Сделай же это. Ты станешь героем из героев, спасителем. Ты создашь счастливый мир, в котором не будет войн. И мы поможем тебе в этом — ты нуждаешься в помощи, — но возьми этот меч в руки и заверши ритуал.
Так приказал Жрец.
— Отдай обе свои руки на съедение этой женщине, и меч обретёт силу.
Рифал не мог противиться этим словам: попробуй он восстать против них — и с ним будет кончено. Его тело уже подчинялось приказу, больше не слушаясь своего хозяина. У Рифала не было выбора. Он вытащил меч из дрожащей изуродованной земли… и меч стал его частью, словно корни пустив в его руку. Тело юноши затряслось экстатически; голос в его голове шептал, что меч неотделим от него… Неописуемое счастье захватило мозг и тело, но члены его онемели от боли. Рифал кричал. Он противился счастью. Он плакал.
— НЕТ! Остановитесь! Хватит, хватит! Что вы делаете? Почему просто не убьёте меня?!
Но как бы сильно он не жаждал смерти — Жрецы только смеялись. Но смех ли это был или на самом деле нечто иное? Кто знает. Счастье владело Рифалом, а кроме него он не чувствовал больше ничего. Он поднял меч по приказу Жреца и обернулся к женщине, которая рыдала на земле перед ним.
К своей матери.
— Рифал… — Сквозь слёзы она звала его по имени и улыбалась. — Не печалься, сынок, ты поступаешь правильно… Всё это — не твоя вина…
Он отчаянно боролся, пытался остановиться, пытался опустить занесённую руку с мечом, чтобы не убивать свою мать.
— Ах! А-а-а-а-а-а-ах! Нет! Не могу, я не могу! Я не смогу убить маму! — Мечась, он всё же продолжал идти к ней, будто смерть матери уже была предрешена. Он был беспомощен, но плакать уже не мог. Рифал стиснул зубы, сосредотачивая все свои силы на том, чтобы остановиться… но всё бесполезно.
— Почему… зачем это нужно…
— Для твоего мира.
— Мне плевать на него!
Жрецы смеялись по-прежнему.
— Я… мне всё равно, изменится мир или нет… остановите это… Остановите…
Но нет, его ноги продолжали шагать.
Длинное чёрное лезвие коснулось шеи матери Рифала.
— Ст… стойте! Спасите! Спасите меня! Это… это безумие!..
Теперь было слишком поздно что-то менять. Судьба свершилась; самое страшное произошло. Собственной рукой он прервал жизнь женщины, что родила его на свет.
Её улыбка была несчастной… но она была.
— Не бойся, Рифал… всё хорошо… Твоё сердце не хочет моей смерти, и мне достаточно этого… Не плачь… Твоя душа не терпит этого бремени, этой жестокости… Всё правильно… Не плачь.
Его мама говорила и улыбалась так, сколько он её знал. Они глядели в глаза друг другу.
— Но… но, мама… Я не могу сдерживать себя… моё тело меня не слушается… Ещё немного… ещё немного, и ты…
Нежный голос матери оборвал его:
— Не волнуйся… Не ты убьёшь меня. Я не растила такое дитя… Будь уверен в том, что делаешь.
— Но…
— Всё неважно. Прости меня, Рифал… теперь ты остаёшься один… мне так жаль… Я прошу у тебя прощения. Ты остаёшься один на один с этим потерянным миром. Но помни, пускай я уйду — в твоём сердце я буду всегда… Любовь к тебе, вечная, с того момента, как ты родился, была моей жизнью. Даже если я погибну, и все погибнут — ты должен жить. Неважно, сколько боли выпадет на твою долю, неважно, с чем тебе придётся столкнуться, сколько отчаяния пережить — ты должен жить.
— Я не хочу… не хочу оставаться один… — было произнёс он… но в этот миг чёрный меч, принёсший столько горя, вновь коснулся шеи этой женщины, и от ужаса Рифал утратил голос.
Мать тоже видела это, но, чувствуя присутствие рядом с собой Бога Смерти, она отчего-то тепло улыбалась.
— Я не позволю тебе совершить этот грех. — Женские руки схватились за лезвие. — Я всегда буду любить тебя, Рифал.
Она рванула меч к себе.
— А!.. — Больше Рифал не издал ни звука. Произошло невозможное: меч пронзил тело его мамы и испил брызги её крови. Заплаканное лицо ещё улыбалось, любящий взгляд остановился на Рифале. Она хотела что-то сказать, но голос был поглощён ужасным лезвием.
Но Рифал знал, понимал, что мама хотела сказать ему.
Эти слова неизменны.
Я буду любить тебя вечно, Рифал, я всегда буду любить тебя, Рифал, сердцем я навсегда с тобой, Рифал.
Поэтому…
…живи.
Мать исчезла с лица земли. Рифал уже не мог ничего произнести. Рука, сжимавшая рукоять меча, медленно разжималась… вскоре меч выпал из ладони, воткнулся в землю. Земля приняла его смиренно, не так, как недавно: инородный меч, вкусивший крови матери Рифала, был завершён.
— Дело сделано, — ликовали Жрецы.
— Я убью вас… — ответил Рифал.
И снова они смеялись…
— Прекратите. Я убью вас, всех до одного.
— Не нам ты желаешь смерти.
— Именно вам.
— Тьма, которую ты должен истребить, совсем в другом месте.
— Я вынес вам смертный приговор.
— Не упрямься. Ты пока ещё не способен использовать этот меч… даже если решил. Твоя роль пока что не сыграна. — Жрецы вещали, но Рифал не мог понять, что всё это значит? Разум твердил о мщении этим тварям, которые создали новый отвратительный мир…
Он поднял проклятый меч, сотворённый из крови и плоти, надежд и стремлений его родных, и взмахнул им над головами Жрецов.
Но меч замер на полпути: снова тело не слушалось Рифала.